Н.Д. Мордвинов. "Демон" М. Ю. Лермонтова

В работе над "Демоном" я просто отдался гению Михаила Юрьевича, отдался без рассуждений. Я поверил ему, я как бы бросился в поток, в стремнину, может быть, даже с риском сломать себе шею. Но ведь... "есть упоение в бою"...

Я почти не встречал в журналистике критического разбора "Демона". А между тем, как мне представляется, "Демон" таит в себе политический гнев автора. Это мое глубочайшее убеждение.

В творчестве М. Ю. Лермонтова, как грозный призрак борьбы, вырос могущественный и скорбный образ Демона. Печальный и опустошенный, поверженный Богом, но не смирившийся, проклинаемый и нелюбимый, он бросил свой гордый вызов небу и презрительно отвернулся от человеческой угодливости, от жизни однообразной, как песня раба.

Причину мятежа Лермонтова, как и в Арбенине, так и в Демоне, я вижу еще и в том, что он не имеет возможности применить свои силы. Жажда дела так велика, что он восклицает:

Окруженный людьми, в которых за редким исключением он не может найти поддержки, с которыми не в силах делить сокровенное, будучи все время под надзором, гласным или тайным, - он стал подозрительным, скрытным, нелюдимым. Любя и будучи нелюбимым, он стал одинок.

Работая над поэмой, я почувствовал, мне показалось, что Лермонтов симпатизирует своему Демону, что он ему сострадает. Я стал анализировать догадку. Может быть, это только полюбившийся автору образ? Так сказать, "Свое дитя"? А дитя и уродливое дорого, потому что оно - свое. А уж талантливое, хоть и порочное, и того дороже. Как Ричард III у Шекспира, Мефистофель у Гете... Словом, думал я, не одно ли это из задавшихся и потому особенно полюбившихся Лермонтову его воплощений?

Это - само собою. Но кроме того, как я стал убеждаться, автор вложил в образ Демона нечто очень сокровенное, субъективное, не только как художник, но и как гражданин. В образ Демона? Да, именно - Демона! Да полно, так ли? Для чего это? Что причиной тому, что автору понадобился мистический образ, вымысел. Для борьбы с религией? Почему именно образу Демона он поверил свои мысли и чувства? И это он, Лермонтов - земной до мозга костей, конкретный, несмотря на свою романтичность, на свой особенный поэтический дар, направивший свои силы на борьбу с реальным врагом земли и далекий от небесных проблем?

То, что не представлялось возможным говорить от своего имени, он мог сказать более или менее безболезненно от образа бога зла. Злу свойственны злые мысли, они тем уже дискредитированы, что исходят от злой силы.

И вот от имени образа, вернее, под маской зла Лермонтов дает полную волю выражению своего отношения к миру, своему гневу, негодованию, призыву к мести. И что не менее важно, этот гнев получает право, официальное право на публикацию.

О, каким мощным антиподом он оказался тем, о которых он же говорил, что те "к добру и злу постыдно равнодушны". Лермонтов весь свой гнев переносит в поэзию. Под его пером возникла поэзия отрицания, ниспровержения. Настроения и мысли поэта для меня в поэме очевидны. Да их и искать не надо. Я их не вытаскивал насильно, не подтасовывал. Они сами возникают в мозгу и сердце. Больше того, они не дают мне покоя.

Например, он утверждает, что:

Потом разуверился во всем. Потом встретил Тамару. Полюбил. В нем возникло большое созидательное чувство любви. И тогда:

Но, оказывается, не пришла... Он -

Царь познанья и свободы молит, чтобы Тамара вернула его своей любовью Добру небесам... И опять нет и нет... Это он, Лермонтов (Демон) живет:

О, какой список преступлений! Какое обвинение окружению. Недаром Лермонтов перенес место действия из Испании в дикую кавказскую природу. Это больше сближает произведение с местом, о котором думает автор, с эпохой, в которой живет. А кроме того, на Кавказе со времен Ермолова не исчезал приют русского свободомыслия, там собирались изгнанники, а генералы, по преданию, оставались их друзьями. Казалось, пусть бы и обольщал Демон Тамару в испанских горах, отчего бы не довести отвлечение до пределов. Нет, Лермонтов приближает место действия к русским границам. Ему нужна реальная действительность, совсем близкая той, в которой бы он мог сказать возможно больше, возможно полнее, доходчивее читателю и понятнее, не давая цензуре повода к запрещению произведения.

Очевидно, приют русского свободомыслия так же питал автора поэмы, как и старая военно-грузинская дорога, следы коей видны и поныне, своими красотами и цельной вереницей легенд, особенно поразившими поэта. П. А. Висковатый утверждает, что тут зародилась у М. Ю. Лермонтова мысль перенести место действия... поэмы "Демон" на Кавказ. Итак, место действия не Испания, а Кавказ, вдохновивший его своей дикой природой, мысли и настроения подогреты "приютом русского свободомыслия".

Лермонтов часто передоверяет свои мысли герою. И эта перекличка объективного с вымыслом делает вымысел в высшей степени значимым и реальным. Эта перекличка ощущается всем моим существом. Авторские мысли, его жаждущая дела душа и усталость сына своего века, - их я чувствую в поэме все время и неотступно. Эти совпадения по настроениям и образам делают образ Демона близким, реальным, дорогим и очень точно перекликающимся с его автором.

Все чувства, мысли и слова, которыми обольщает Демон Тамару, состоят в явном противоречии с программой отношения зла к добру. Хотя они подаются под видом соблазна, они не являются для бога зла характерными, а для объекта, к которому они адресованы, фактически - к девочке, мало понятными, и потому для искушенного в делах обольщения дьявола не достаточно расчетливыми. Судя по остальным произведениям, никак нельзя обвинить М. Ю. в незнании таких тонкостей. Они - самоявление. Они - крик души. Пусть Тамара уловит не весь смысл, она услышит страдающую душу.

Эти слова будут напечатаны, обнародованы, они прозвучат как крик негодования, их будет слышать народ сегодня, завтра, в веках... и их слышали, слышат, будут слышать в будущем. В этом огромная ценность произведения. Протест Лермонтова питается неприятием всего подлого, консервативного, бесчеловечного.

Все доводы Демона, предназначенные только как бы для обольщения Тамары, крупнее этой задачи, они емче, они значительнее и дороже. Я это ощутил на премьере в Ростове, где они прозвучали так неожиданно и сильно.

Тема Демона - в ниспровержении "освященного", это "с небом гордая вражда", понимая под "небом" все, что было над человеком и давило его. Сила Лермонтова-поэта - в его протестующей воле. Мятежной душой он как бы зовет. Но куда?

Где выход? Лишь ярое чувство непримиримости и безысходности. Он может бросить гневный вызов "Богу", но не свергнуть его. Этот "царь" познанья и свободы", обладая космической силой, фактически бессилен. Ему грозит лишь "веков бесплодных ряд унылый".

И он "возненавидел бессмертие и власть свою". Он нашел свою "программу", но она не дает ему творческого удовлетворения:

Одни отрицания, наполненные тоской по делу. Отрицание за отрицанием... а душа тоскует об утверждении. А что и с кем делать?! Кто они, эти люди?

...Одни глупцы да лицемеры.

Мне приходят на ум слова Герцена, где он говорит о М. Ю.: "Мужественная, грустная мысль никогда не покидала его чела - она пробивается во всех его стихотворениях... к несчастью слишком большой проницательности в нем прибавилось другое - смелость многое высказать без подкрашенного лицемерия и пощады. Люди слабые, задетые, никогда не прощают такой искренности..." "Никто не хотел видеть, сколько боролся этот человек, сколько он выстрадал, прежде чем решился высказать свои мысли".

Да, надо было выстрадать право на такие слова. Надо было пережить самому, чтобы говорить такое. Поэтому слова поэмы так волнуют, так действенны, так точно бьют в цель, и потому мистическое становится реальностью, облеченной в вымышленную форму.

Еще Гейне говорил, что любил, страдал, мучился, а потом успокоился и написал своего "Ратклифа". Для Лермонтова в этом утверждении все верно, кроме последнего. Ему не было времени успокоиться. Поэтому у Гейне Ратклиф отвлечен, поэтому у Лермонтова Демон - живая плоть скорбного сердца.

Меня волнует неприятие Лермонтовым своего окружения, тот протест, который он вложил в уста зла. И не случайно в уста зла вложил он свой протест, потому что в устах добра этот протест прозвучал бы явным призывом к свержению всех устоев, норм, законов.

Не богоискательство и не низвержение Бога интересовало М. Ю.... Не тема добра и зла в христианском ключе занимали его.

Можно и так трактовать поэму, как это сделал композитор А. Рубинштейн, т. е. в монологах только обольщать Тамару, только добиваться ее любви, но это значит главное в произведении не будет сказано. Это будет значить, что второй план произведения, тот самый слой, что его питает, как корни дерева питают подземные соки, не будет выявлен, значит слой будет затронут только верхний, т. е. о произведении сказано будет минимально.

Тамара - объект, которому Демон изливает душу. Следовательно, она его достойна, она может понять его, Демона, душу, разделить его мысли, чувства, тоску, желания. Тема обольщения Тамары, непременно присутствуя, тем не менее занимает второстепенное место. Она дает возможность автору высказать все самое волнительное для него и сокровенное.

Добро должно торжествовать. И оно торжествует. Но как вяло оно торжествует! Как не интересно, как не правомочно, не обоснованно! Полагается торжествовать - оно и торжествует. По положению, по обязанности. И действительно, чем проявила себя Тамара, чтобы дать возможность предполагать, что она достойна испытания? А чем она провинилась, что ангел-хранитель оставил ее, беззащитную, слабую, неискушенную девочку, оставил неистовому порыву Демона, опытного в делах соблазна даже великих, стойких мучеников или подвижников, или пророков? Оставил ее "как жизнь, как молодость живую", с улыбкой, которая "веселья детского полна"? Почему "хранитель" не оправдал своего звания, не попытался даже охранить и уберечь ее, а это входило в его прямые и первые обязанности. Он просто оставил и все. И потом: что Тамара сделала такого, чтобы, "пав", была удостоена царства небесного и защиты того, кто оставил ее вначале, защиты ангела милосердия? Хорошо милосердие! Зачем оно, когда падение совершилось? Почему не было проявлено чуть раньше? Или ангел не знал, что Тамара не устоит. Но ангелы все знают. Они также знают, что дух зла - дух чрезвычайной силы.

Почему же Ангел, обладая силой, при которой только от одного взгляда Демон был потом повержен, почему он не "взглянул на искусителя строгими очами" в первый раз? Нет, он из кельи уже уходил как бы побежденный. Он не мог сомневаться в том, что Тамара устоит перед соблазном, искушением. Нет, не эта тема является основной и разработанной. Не христианский вопрос занимал М. Ю.

Я читаю текст, что оставил для исполнения, около часа. Это очень большая нагрузка для меня как исполнителя, большая она и для зала. Я принужден был что-то сокращать из поэмы. Эта необходимость и дала мне возможность изъять из поэмы именно то, что относилось ко встрече Демона с Ангелом. Я повторяю, в работе я не рассуждал, я чувствовал. Делал я произведение "нутром", и как-то без всяких сомнений и колебаний прошел именно мимо этой темы, хотя и жалел, как все прекрасное, с чем приходилось расставаться в произведении. Она мне показалась как повод к основному, как удобная канва, на которой вдохновенно и глубоко ткался изумительный узор. Финал же, как казалось мне, являлся привычным сведением концов с концами. Словом, он не привлекал особого внимания и не вызывал подозрений и разногласий. Главное - монологи Демона и поэтические отступления, посвященные Кавказу, а не стереотипно христианский финал. Поэтому все симпатии и остаются на стороне поверженного, а не на стороне победившего хранителя.

Какой поэтический горизонт раскрывает М. Ю. в поэме! Как будто сам он парит над миром и с высоты своего гения повествует о том, что под ним, перед ним, и зовет тебя за собой, и поднимает тебя. И ты вместе с ним, благодаря ему становишься "познанья жадный" и "следишь кочующие караваны в пространстве брошенных светил". Читаешь и сам паришь вместе с ним. И не в силах перенести себя на землю, настолько неотвратимо подает автор материал именно с высоты.

А образы природы, то дикой, то пышной! Образы миров, звездных пространств, облаков, комет, ручейков... А Тамара! О, что это за сокровище! Читаешь и любуешься, и оторваться от нее не можешь. Так и стоит перед глазами ее дивный девичий образ. А князь, гордый и отважный!

Я к каждой работе подхожу с новых позиций. Новый автор с новыми образами, почерком, мировоззрением. Так и в работе над "Демоном". Поэма потребовала новой для себя выразительности: смысловой, внешней, эмоциональной... и я искал именно ей присущие выразительные средства. Ведь именно оперное восприятие "Демона", к сожалению, прочно укрепилось в народе. Мне хотелось привлечь внимание к смыслу, красоте произведения. Хотелось осязаемо, ясно, резко по контуру донести свойственный всему творчеству Лермонтова острый, непримиримый, неколебимый образ мыслей. И наконец, мне хотелось использовать все средства выразительности голоса и жеста. Хотелось в весьма ограниченном жесте дать адекватный слову сильный, скупой, емкий, выразительный жест.

А для этого надо было помнить о соблюдении всех правил стихопроизношения. Знать, что в поэме прекрасно, и желание поделиться этим прекрасным, вовлекая слушателей в мир ее образов. Нужно точно знать смысл, содержание и задачу каждого куска, каждой фразы, их взаимное соподчинение. Развить в себе понимание как бы в космической перспективе, масштабность событий и образов.

Необходимо было найти во всем предельно яркую выразительность, умение пользоваться темпами, ритмами, красками, приспособлениями силой и слабостью, высокими и низкими нотами голоса, той и иной его напряженностью, все время меняя средства, чтобы не дать слушателю возможности утомиться и потерять нить смысла и чувств, словом, создать все условия к тому, чтобы слушатель остался свежим и готовым к восприятию и мышлению.

В произнесении стиха и в жесте не скатиться до их бытового оправдания.

О подаче жеста. Длительное время быть на сцене без движения, сосредоточивая все внимание на мысли и вдруг там, где это особенно необходимо и без этого исполнение начнет казаться уже нарочитым, прочертить резким движением, подавая мысль пластически. Это должно быть значимым и сильным. Буря, смятение, протест, борьба должны диктовать выразительность.

Не так часто в литературе появляются авторы, которые бы так гневно и открыто восставали против тех, у кого была власть и от которой и сам поэт зависел.

У нас есть Маяковский, но он бунтовал, имея поддержку всего строя, правительства. Лермонтов оказался один против всех и погиб. Как такое можно было допустить?! Кто допустил такое? Допустили такое те, кому недорого было русское искусство, русский гений.

Библиотека » Н.Мордвинов. Размышления о работе актера