Царицыно

Парк и дворец после реставрации. Фото 2008 года

Царицыно, подобно Люблину, находится также несколько в стороне от реки. Его украшают, однако, замечательные извилистые и глубокие пруды, верно, заполнившие впадины оврагов с высокими откосами. По краю одного из них разбросаны в живописном беспорядке, в расчете на пейзажные картины, постройки заброшенной недостроенной усадьбы на земле, составлявшей некогда вотчину первого русского пиита князя Антиоха Кантемира.

Москвичам хорошо известен этот заброшенный псевдоготический дворец с целым лесом деревьев, выросшим на крышах и карнизах домов и павильонов. И случайно, именно в силу своей заброшенности, первоначальная идея - создание дофеодального, средневекового замка - нашла свое лучшее осуществление в этих руинах, украшенных природой. Так же как в Чесменском дворце, Екатерина II хотела иметь в Царицыне усадьбу, прежде всего напоминавшую ей родную Германию, по которой, верно, ощущала известную ностальгию скромная цербстская принцесса, волею судеб ставшая повелительницей многомиллионного народа. А с другой стороны, и соображения политические, вернее, династические подсказывали внешний наряд, архитектурный стиль, который par excellence являлся выражением славных рыцарских времен эпохи средневековья, когда впервые появились на арене мировой истории владетельные фамилии, ставшие во главе европейских государств. Существует широко известная легенда, что Екатерина II, посетившая строившееся Баженовым Царицыно, нашла в архитектуре дворца сходство с гробом, и отстранив поэтому руководившего постройками архитектора, передала работу Казакову, которому также не суждено было закончить дворец, корпуса и павильоны.

В строительной деятельности императрицы Царицыно, как известно, далеко не единственное сооружение в пленявшем воображение Екатерины псевдоготическом вкусе. Не раз упоминавшийся уже Чесменский дворец, возведенный Фельтеном, Баболовский дворец в Царском Селе, построенный Нееловым, Петровский дворец в Москве, одна из интереснейших работ Казакова, - все эти памятники ложной готики и размахом своим, и размерами значительно уступают Царицыну. Все перечисленные постройки, в сущности, лишь увеселительные или путевые дворцы - только Царицыну предназначалась роль императорской резиденции, своего рода Царского Села в окрестностях белокаменной столицы. Одно перечисление сохранившихся построек - дворца, соединенного с ним ажурной стеной-галереей Хлебного, то есть хозяйственного, дома, нескольких "кавалерских" корпусов, Оперного дома, не считая беседок, мостов и парковых павильонов, - должно было достойным образом приютить государыню и сопровождавший ее двор в месяцы летнего пребывания в Москве. Однако соображения политического характера, может быть, внутренние волнения, связанные с пугачевским движением, решили иное; Петербург, при поддержке гвардии, являлся более надежным убежищем по сравнению с Москвой, всегдашним центром недовольной и фрондирующей оппозиции. К тому же менялись и вкусы. Древнерусское зодчество, несомненно, казалось Екатерине случайным и варварским нагромождением неудобных и тесных построек; естественно, что она не понимала старинного национального зодчества, распорядившись сломкой обветшавшего Коломенского дворца, панораму которого запечатлели все же и более проницательный эстетически архитектор Кваренги, и иные склонные к старине и искусству люди, позаботившиеся сохранить дворец хотя бы в модели. Да и самая мысль, пусть никогда и не предполагавшаяся к реальному осуществлению, - превращение всего древнерусского Кремля в грандиозный дворец - лишь показывает, как мало была склонна считаться Екатерина II в своем строительстве с шедеврами древнерусского искусства.

Барочное зодчество Елисаветы, наружно блистательное, но неудобное, некомфортабельное, не приспособленное для жизни, на что горько жалуется в записках будущая Семирамида Севера, казалось, конечно, отжившим и старомодным. Недаром Ринальди и Фельтен, позднее Камерон и Кваренги переделывают многое в дворцах Царского Села, Петергофа и самой невской столицы. Увлечение псевдоготикой, падающее на 60-70-е годы XVIII века, показалось также устарелым, когда вся Европа, открыв Геркуланум и Помпею, храмы Великой Греции, стала переживать эпоху небывалого увлечения античностью. Камерон и Кваренги, Казаков и Баженов как классики - конечно, наиболее характерные выразители стиля зодчества екатерининского времени. Под влиянием этих новых вкусов были оставлены псевдоготические мечтания, была брошена мысль о подмосковной резиденции-замке и в тех же под Петербургом находящихся императорских усадьбах появились строгие классические дворцы - Английский дворец, небольшой павильон в Петергофе у моря, Александровский дворец в Царском Селе, Таврический дворец в Петербурге. Верно, некоторое время еще колебались в намерении совершенно оставить Царицынскую усадьбу; дворец и корпуса были подведены под крышу, а в парке Баженовым и Еготовым, согласно изменившимся требованиям, были возведены беседки и павильоны в стиле победоносной классики - "Миловид", "Нерасстанкино", круглый "Храм Цереры". Тем не менее окончательного отказа от продолжения работ не следовало, и дворцовое ведомство на первых порах поддерживало, как умело, недостроенную усадьбу. В истории русского искусства, в частности в области искусств декоративных, осталась недописанная глава. Утрата тем более прискорбная, если предположить, что ведь и внутренние отделки комнат и залов с наполняющей их мебелью, утварью, осветительными приборами должны были быть выполнены в том же, псевдоготическом вкусе, исключительно бедно проявившемся именно в области предметов обстановки. Новое формотворчество Баженова и Казакова на этом поприще сулило чудесные, пусть стилизованные и гибридные, переживания интерьерных декораций в духе феодального средневековья.

И тем не менее даже в руинированном своем состоянии Царицыно всегда привлекало внимание, вероятно, подкупая своей одичалостью, романтичностью людей первой половины XIX века. Каждый путеводитель по Москве, многие писатели и сочинители, в том числе Тургенев, отводят место описанию покинутой усадьбы Екатерины II, окружая ее ореолом таинственности и легендарности. А позднее, в эпоху начавшихся художественно-исторических изысканий, царицынской псевдоготике посвящается ряд статей и работ как местного, так и более общего значения, работ, привлекших на место лакун, подобно черновикам по недописанному роману, интереснейший сохранившийся в архивах чертежный материал.

Конечно, усадьба не нуждается в повторном описании; лишь некоторые частности, мысли по поводу возникают при ретроспективном путешествии в галерею видов ее, запечатленных памятью.

Всякий готический европейский замок, аббатство, монастырь, являясь результатом в течение многих лет обраставшего организма, рисуется ансамблем живописно сгруппированных построек. Он входит составной определяющей частью в пейзаж, но, конечно, не оформляет его, как архитектура ренессанса и барокко. Поэтому в высшей степени интересно, что возрождение пейзажного понимания архитектуры, которое обычно сопоставляется с настроениями и вкусами конца XVIII века, с эпохой сентиментализма, что это возрождение ландшафтного понимания далеко не всецело принадлежит классике, с ее "аркадским" пейзажем, опоэтизированным Гёте, Руссо, Ганнертом, Кигельхеном, Гейнсборо и многими другими мастерами кисти и слова. Тип английского парка в духе Эрменонвиля, садов Трианона, Павловска, Гатчины появляется много раньше, на "вторых путях" искусства. Это наблюдение равно относится не только к Западу, где примером тому могут служить в Англии знаменитые сады Кью, планированные и украшенные Чемберсом, но и к России, где каждая псевдоготическая усадьба, остающаяся еще в отдельных постройках замаскированным барочным организмом, в целом в комплексе своих сооружений, в их взаимном расположении, в отсутствии даже единой точки восприятия и рассмотрения избегает в большинстве случаев каких бы то ни было намеков на симметричность, архитектурное равновесие частей именно в области общих планировок и композиций. Действительно, только расположение дворцов в Яропольце и Петровском дворце подобны тем, что так типичны для всего барочного стиля. Но уже все парковые сооружения гончаровской усадьбы, все постройки в Марьинке Бутурлиных, в Красном Ермоловых Рязанской губернии, в Тишкове-Спасском Собакиных, наконец, в Царицыне - целиком порывают с принципом архитектурности; каждая постройка или группа их в своем как бы случайном соединении друг с другом задумана прежде всего как привлекающий взор пятно краснокирпичной или белокаменной кладки. Подставив на место псевдоготических сооружений дворцы, павильоны и беседки классического характера, нетрудно получить типичную картину усадебного ансамбля в духе классицизма, во вкусе пейзажного английского парка. Этот принцип живописности, по-видимому, так глубоко внедрен в псевдоготику, что иные сооружения как бы совершенно теряют свое материальное тело, представляясь глазам как ажурная, прозрачная, нарисованная декорация. Так отчасти воспринимаются многие здания в садах Яропольца, так же как и некоторые постройки в Царицыне. В частности, это относится, конечно, к галерее и воротам, соединяющим дворец и Хлебный дом. Архитектура, прорезанная арочками, лопатками, люкарнами, раздробленная пинаклями, зубцами, какой-то каменной гусеницей залегшей аркой ворот, воспринимается точно филигрань, залитая разноцветной эмалью - красным кирпичом, белыми пятнами украшений, зеленью листвы и лазурью неба в разрывах и отверстиях каменного кружева. Такой декорационный, бутафорский характер сопровождает многие постройки псевдоготического вкуса - торговые ряды в Калуге, мосты Царицына - и сохраняется в полной мере и впоследствии, в эпоху николаевской ложной готики, в хозяйственных сооружениях Суханова и Осташова, плоскостных постройках, как бы совершенно лишенных глубины.

Еще одна черта русской псевдоготики превосходно иллюстрируется на примерах Царицына. Это мелкая, дробная геометричность архитектурной декорации. Конструктивный ажур европейской готики заменяет здесь этот своеобразный убор архитектуры здания. Часто применяющаяся муфтированная колонна разбивает столб на ряд чередующихся цилиндров и полукубов; оконные прорезы варьируют дуги кругов и овалов, иногда соединяя их в сложные узоры; кубики, пирамиды и шары - излюбленные формы всевозможных венчающих украшений, в то время как квадраты, ромбы, треугольники, круги углубленными впадинами образуют своеобразные пояса-фризы. Декорация эта принципиально остается барочной, то есть трехмерной, выступающей, богатой живописной светотеневой игрой, но она лишена элементов пластичности; это не украшающая скульптура, а подставленный на ее место набор геометрических форм.

Небезынтересно и другое, классическое лицо царицынской усадьбы. В беседках и павильонах, к которым следует еще причислить искусственную башню-руину, сооружение, пожалуй, вовсе не имеющее стиля, - кристаллизовалось то, что созревало в классической струе творчества Баженова, превалирующей в последнюю эпоху его деятельности. "Храм Цереры"- эта чудесная, гармонично спропорционированная беседка-ротонда - завершение тех исканий, которые наметились в аналогичных, еще гибридных сооружениях Михалкова. Павильоны "Миловид" и "Нерасстанкино", приписываемые Еготову, дают тот едва ощутимый и трудно определимый вариант классической архитектуры, который, имея множество себе подобных построек в усадьбах - в Черёмушках, Знаменском-Губайлове, Райке Глебовых, в Нескучном, Яропольце, - создает наделенный каким-то налетом провинциализма вариант классики, который так типичен для усадебного зодчества и так ощутимо все же отличен от подобных же сооружений в парках Павловска и Царского Села.

Как обычно, эти колонны, арки и купола в своих всегда новых и разнообразных сочетаниях рассчитанные на зеркальное отражение в прудах, составляющих одно из главных украшений заброшенной, романтической усадьбы, прудах, где еще недавно плавали лебеди и до сих пор временами вылавливаются рыбы с кольцами, продетыми в них еще во времена Екатерины...

1994

Современный парк Царицино

Библиотека » Усадьбы-памятники в окрестностях Москвы