Спектакль "Путь"

"Путь" А. Ремеза.

Режиссер - В. Саркисов (дипломник ГИТИСа).

Художественный руководитель постановки - Л. Васильев.

Художник - И. Попов.

Художник по костюмам - Е. Сокольская.

МХАТ имени М. Горького (малая сцена), 1981

"Я-меч, я-пламя"

Дело "второго 1-го марта", должно быть, не ошеломило современников.

Еще помнили весну 1881 года, убийство Александра II, казнь шестерых народовольцев. Покушения на его императорское величество стали фактором и одновременно знамением времени. Ожидание надвигающейся катастрофы, какое-то общее неблагополучие эпохи, идущей к гибели, уже давно ощущались в воздухе.

"Второго 1-го марта" 1887 года новый государь отделался только испугом: организаторы покушения были арестованы, не сделав ни одного выстрела, не бросив ни одной бомбы. Арестованы быстро, бесшумно, вследствие чрезмерно возросшей бдительности полиции, успевшей за семь лет перепугаться насмерть. Не закончись и оно казнью в Шлиссельбургской крепости, имена могли бы затеряться в памяти потомков. Однако дело террористической фракции партии "Народная воля", как называли себя студенты, готовившие покушение, осталось одним из сильных и трагических документов "минувшего века во всей его истине". С точки зрения науки, истории - всего только эхо народничества, одна из примет его иссякания. С психологической точки зрения - свидетельство удивительного человеческого мужества и столь же удивительной человеческой подлости. Среди молоденьких студентов, фанатично мечтавших пожертвовать жизнью во имя свободы, были и те, кто трусил, предавал товарищей, писал покаянные письма. И только один, видя, зная все это, упрямо брал вину покушения на себя. Он не был борцом по призванию, он не верил в террор как единственное средство борьбы с самодержавием, человек честный и чистый, он обладал мировоззрением, возможно, политически наивным, недостаточно историчным. Это не меняло главного: тонкий и нервный склад его личности, способной болезненно, мучительно испытывать на себе чужие страдания, был феноменален. Отличавшийся зрелостью ума и характера в свои неполные двадцать один год, подававший большие надежды в науке, Александр Ульянов не был активным участником покушения на царя. Но в силу того, как вел себя и что говорил на процессе, проходил одним из его организаторов.

В литературе о семье Ульяновых героически безупречная фигура Александра естественно заслоняется младшим братом. В сознании школьников, которым впервые об этом рассказывается, она остается, к сожалению, слишком понятной. Спросите любого, и он вам бойко объяснит трагедию Сашиных заблуждений, его недолгое влияние на Володю, который пошел "другим путем". Всю нежность любви и глубину взаимоотношений - всего лишь одной-единственной фразой... Новая пьеса А. Ремеза "Путь" посвящена Александру Ульянову. Если вдуматься, в судьбе его кроется все еще некая психологическая загадка.

Пьеса А. Ремеза - попытка представить собственную версию короткой жизни и страшной смерти Саши, который один выступил на поединок с целой социальной системой.

Скромный успех "Пути" в стенах такого большого театрального организма, каким является МХАТ имени М. Горького, не передает важности этого явления в творчестве молодого драматурга и в жизни молодого поколения театра, которое получило в свое распоряжение малую сцену.

"Путь" продемонстрировал новое качество Ремеза-драматурга, более серьезное качество. Его прежние пьесы порой страдали юношеским многословием. Выдавали торопливое желание драматурга высказаться - до конца, откровенно, подробно, ничего не скрывая и не утаивая. Они и привлекали режиссеров своей исповедальностью - и ставили в тупик, мешая "исповедаться" самим, проявить собственное видение, развить собственную фантазию на тему драматургического материала. Им не хватало (за исключением, пожалуй, недавней "Гренады") потенциальной театральности, театральной сценической сложности. Возможно, долго не складывавшаяся судьба "Пути", а следственно, долгая работа над ней драматурга и режиссера определили удачу этой пьесы и подчеркнули ее своеобразие: стремление к точному и емкому монологу, к геометрической выверенности композиции и конфликта жанра, очень верно обозначенного как семейная хроника. Насыщение пьесы документальностью не помешало драматургу в создании характеров, более того - способствовало их сложно-психологическим, крайне индивидуальным обоснованиям. Драматург нашел стиль и форму для подобной темы: пьеса намеренно камерная, разговорная. Здесь бытовые картины перемежаются страстными спорами, время вторгается в круг большого стола. Конкретный, будничный диалог знаменитых ульяновских чаепитий наполнен конфликтным содержанием, нервным подтекстом. Эта напряженность видимого и сущего, натяжение слов проливают свет на характер и мысли Саши Ульянова, на его убеждения и мотивы поступков, несомненно повлиявшие на дальнейшую судьбу всей семьи.

Четыре части пьесы названы - "Отец", "Брат", "Сестра" и "Мать". Несмотря на это, каждая из них посвящена Саше. Через его судьбу Ремез рассказывает о каждом из членов семьи: угадывает драму отца, Ильи Николаевича, набрасывает черты младших детей, объясняет истоки душевных сил матери, Марии Александровны. Сухость и некоторый педантизм подобного деления пьесы на части еще более подчеркнут режиссурой и с большим вкусом переведен на язык мизансцен. Драматург нашел, наконец, своего режиссера. В данном случае даже двоих: А. Васильева, с которым начинал работать над пьесой еще на малой сцене Театра имени К. С. Станиславского, и В. Сарки-сова, который оказался достойным преемником А. Васильева.

Четыре картины спектакля отделены одна от другой длинными паузами и желтым занавесом, словно согретым отсветом настольной лампы. Этот прием дробит действие, и без того затяжное, мерное, переполненное паузами, дробит, но не разрушает раз и навсегда установившейся атмосферы каждой картины, предопределяющей трагическую развязку финала. Спектакль изначально тих, казалось бы, не страстен. В конечном счете именно страстен и человечен. Его страсть поддерживается не нагнетанием музыки - она скромна, не форсированием звука - оно на малой сцене по крайней мере рискованно. Страсть вызревает изнутри, в монологах, которые актеры ведут максимально сосредоточенно, апеллируя к зрительскому разуму. У исторических персонажей этого спектакля нет портретного сходства с реальными прототипами. Но устойчивая иллюзия сходства, исторической правды возникает благодаря актерской игре, насыщенной мыслью. А это не может не вызвать ответной реакции в зрителе.

Основная черта спектакля "Путь" - точность. Точность актерских работ и режиссерских приемов. Точность сценографического образа в целом и сценографической детали (художник И. Попов): единственно уместным здесь кажется архитектурное решение пространства, использование художником геометрических плоскостей и разных уровней сцены. Во всем сквозят расчет, скупость - к ним вынуждает малая сцена,- и в то же время все вместе это создает эмоционально сильное впечатление.

Золотистые тона чаепития, источая домашний уют, окрасят левую часть сцены, где соберется семья у стола с венскими стульями. Букет сирени, любимой Сашей, украсит старый громоздкий буфет. В финале, в тюрьме, Саша вспомнит о ней - и сирень, как воспоминание о прежних семейных собраниях, так и останется стоять на буфете, хотя уже ничто здесь не напоминает дома. Как эхо плывут в ушах приговоренного Александра голоса младших сестер и братьев, умершего отца. Холодный блеск стола, с которого содрали скатерть, уже напоминает о холоде камеры. Справа балкон с резной деревянной решеткой-перилами ассоциируется с неким казенным присутствием, пророчащим смерть. Словно в комнату кто-то заглядывает, словно улица, государство вмешалось в сугубо частную жизнь этой семьи. Решетка отгородила кусок запретного для героев сцектакля пространства. В нем Саше сначала почудилась девочка с улицы, провидя, сказавшая: "Словно каторжники за решеткой сидят". Он первым переступит эту магическую черту. Затем здесь присядет мать, пытаясь справиться с горем. И только к финалу в этом замкнутом запретном четырехугольнике соберется вся семья.

Графика выстроенных режиссером мизансцен спектакля в основном повторяется или чуть варьируется их смысл - в прямых или диагональных противостояниях беседующих, спорящих героев. Актеры играют, не требуя внимания ни к себе, ни к своим героям, но смущая именно своим безразличием и близостью к зрителю. Настроение тревожного одиночества, в котором вынужден принимать решения герой, передает и художник: третий план сцены - почти всегда пустое голубоватое пространство - некое мерцающее олицетворение еще неясного будущего, судьбы.

Поначалу спектакль ничем не тревожит привычных представлений. Поначалу он лишь намеренно возбуждает знакомый зрительный ряд будто "оживших картин". В первое мгновение все узнаваемо внешне. Дом Ульяновых: собираясь вместе, здесь много смеются, играют с детьми в сочиненные вместе игры. Митю и Маняшу, в панталончиках и кружевах, няня от стола уводит к игрушкам. Старшие девочки с длинными косами, в светлых платьях привычно подсаживаются к отцу, поддразнивают Володю. Папа - в сюртуке и с газетой в руках, мама - с шитьем на коленях, в чепце, поддерживающем узел тяжелых волос на затылке. Саша в пиджачной паре, задумчивый, тонкий, утонченный юноша. Володя в косоворотке, резкий, остроумный подросток. А дальше театр отступает от внешней изобразительности и не кичится ею. Не идилличность дома Ульяновых приковала внимание режиссера, а сложные и в высшей степени драматичные события в семье, где дети рано взрослели и рано выбирали призвание. В семье уважавших друг друга людей, умевших щадить и детские помыслы и взрослые убеждения. Приковало внимание время, отбросившее тень на эту семью. Оно присутствует в спектакле, так и не переступившем за порог дома, с первого мгновения и до последнего. Время и дух времени, его грехи, ошибки, его жестокость, наконец смена времен, поколений, новый отсчет - все это пристально разглядывается, оценивается, фиксируется.

Четыре главных, произвольно выбранных из истории, а частью вымышленных драматургом диалога каждой картины скрупулезно выстраивают недолгий путь Александра Ульянова, переходя постепенно в один общий монолог о миссии человека: о корнях героизма, о среде, способной питать его, о понимании героического и чувства долга, чести, о взаимоотношениях поколений в семье, о возможностях и сложностях воспитания. Герои спектакля сложны по характерам и будут спорить друг с другом, разойдутся их пути и мнения по многим принципиальным вопросам жизни, но духовная их связь, основанная на любви, родстве, понимании, важна и вечна. Эта тема поколений и времени, назначившего каждому счастливую судьбу или трагическую участь, точнее всех заявлена в спектакле Ю. Богатыревым (Илья Николаевич) и Д. Брусникиным (Саша).

В Илье Николаевиче Ю. Богатырева целое богатство оттенков характера. В нем угадывается человек глубоко образованный и порядочный. Именно вследствие этих качеств семья ощущает в нем свою опору. Актер, начиная спектакль, задает тон всему последующему действию, постепенно насыщая бытовой диалог острым подтекстом первой сцены, всей пьесы, где о вещах серьезных говорят вскользь, между чтением газет или чтением стихов. Илья Николаевич, веселя детей рассказами, участвуя в их забавах, не на шутку встревожен. Его угнетает страх, например, за Сашу, который втайне готовится исполнить то, о чем отец в юности не смел и подумать. Он затевает разговор с сыном, твердо намереваясь вызвать его на откровенность, заставить отказаться от небезопасных идей. Но затевает несмело, боясь оскорбить излишним родительским любопытством, испытывая все возрастающую растерянность перед мальчиком, сыном, который так неожиданно повзрослел. Тем Сашей, которого сам он воспитал честным и которого теперь вынужден просить поступиться принципами ради семейного благополучия. На стороне отца - жизнь, мудрость возраста, опыта. За сыном - право отстаивать даже ошибочные идеи. Отец спорит с ним нервно, все более возбуждаясь. Страстно - потому что бессознательно ищет оправданий себе, прожившему обыкновенную жизнь труженика, честного русского гражданина, который немногое изменил и исправил, хотя всю свою жизнь отдал изменениям и исправлениям.

"Разумно и с пользой делать свое дело",- учит детей Илья Николаевич. Для него подвиг - уму непостижимая дерзость. Для его детей - норма жизни: перевернуть весь мир - вот мысль, которая жжет. Когда Саша смело утверждает, что народ спасет лишь свобода, еще не старый Илья Николаевич на глазах превращается в старца. В нем протестует отец, желающий уберечь сына от бед и предостеречь его от несчастий, и соглашается человек - не очень смелый, готовый повиниться перед детьми за то, что научил их смело, чисто мыслить, но не подал примера действием.

А мальчик со свойственным юности максимализмом жесток ("Я - меч, я - пламя",- читает он Гейне) и с жаром ищет в отце сиюминутного одобрения. Слова отца о долге перед семьей, который был для него превыше боли за порабощенное отечество, не так тронули душу сына, как мысли о чести, не позволяющей жить беззаботно, видя чужие страдания. Для Саши - Д. Брусникина бездеятельность противоестественна, обучение крестьян грамоте, нравственным отношениям в безнравственном обществе бессмысленно. Нервный, измучивший себя мыслями мальчик, Саша - Д. Брусникин не просветитель, как отец, не истинный борец, как будущий Володя. Он, по его же словам, из "богом проклятого поколения". Он должен был сгореть, как человек иного, переходного исторического времени. Как меч, так и оставшийся в ножнах, как пламя, разгоревшееся и в минуту загашенное.

Судьба Александра Ульянова в спектакле недвусмысленно сопрягается с темой декабризма, рассматривается как еще одна вспышка совести, разумеется, в иной и, может быть, более сложной исторической обстановке. Время революций еще не настало, те исторические условия, о которых напишет В. И. Ленин спустя десятилетия, еще не сложились. Но Саша был горяч и честен, как поэт Рылеев, которого вспоминают дети Ульяновых в этом спектакле. Он, как и те знаменитые "сто человек прапорщиков", не умел жить и дышать вполсилы, он знал, на что идет, и сознательно шел даже на верную смерть - чтобы другие не повторяли его ошибок.

Этот странный, сильный характер, эта зрелость чувств и ощущений естественно, с наивной "верой в предлагаемые обстоятельства" сыграна молодым студентом Школы-студии МХАТ Д. Брусникиным. Задумчивость ученого, постоянная, иссушающая работа мысли - первое, что поражает в его молчаливом Саше. Игра актера лишена блеска, той академичности школы, воспитанником которой он является, вместе с тем она лишена и штампов, которые искушают актеров со временем. Он всерьез, словно и не по роли, с недоумевающей печалью в глазах, бьется над вопросом, как мог мальчик, да еще с таким упорством, взяться решать судьбу государства. Ровесник или почти ровесник Александра Ульянова, актер поразительно передает последнее ощущение Саши, почти физическое ощущение того, что дни его сочтены, безумное отчаяние ребенка, уже разучившегося мыслить по-детски. По существу Саша - Брусникин не был ученым - он был поэтом; умом ученого обладал его брат.

Разговор с Володей (Л. Каюров) еще более обнажает трагичность Сашиного пути, продолжает все тот же спор о смысле жизни, о борьбе, начатый Сашей с Ильей Николаевичем. Только теперь в споре нет папиных пауз и размышлений, а есть пылкость откровений и колкость обид. Только теперь в нем спорящие поменялись местами: Володя нападает, а Саша защищается и защищает отца, отвечая младшему, Володе, мягко, любяще, совсем, как отец. Разногласия братьев подчеркнуты и их внешним несходством. Высокая, хрупкая фигура одного и гибкая, небольшая - другого. Статичность поз одного и острая пластика другого. (Графический рисунок роли Л. Каюрова кажется почти документальным по выбору жестов, движений, поворотов головы.) Саша - внешне медлительный, молчаливый, а по существу горячий, несдержанный, томимый вынужденной бездеятельностью. Володя - шумный, ребячливый, но уже аналитически мыслящий, умеющий управлять душевными порывами. Володя категорически утверждает, что отец надорвался, Саша прежде всего сострадает отцовским убеждениям и отцовским идеям, даже если они и ошибочны. Саша все твердит про совесть и душу, а Володя - еще и про смысл, торжество идеи. Саша призван думать и страдать. Он устроен так, чтобы принимать чужие страдания к сердцу и, страдая, за них умирать. Брат создан, чтобы преодолевать их. В этом смысле они тоже - разные поколения. Однако спектакль, построенный на диалогах в стиле катехизиса, прослеживает историческую и психологическую перспективу всей семьи, словно доказывая, что ничто не рождается из ничего: корни дела, совершенного одним человеком, уходят в глубь поколений.

Две первые картины по-мужски сдержанные, две следующие - более драматичны, с женскими слезами, оплакивающими обреченного, приговоренного любимого Сашу. Для матери - И. Акуловой он только сын, которого она, задыхаясь от слез, умоляет ее пощадить. "Ты прошел весь путь гордо, бесстрашно, непоколебимо. Что изменит и что добавит к этому казнь?" Она то заклинает сына подать прошение о помиловании, то неожиданно резко и жестоко осуждает его за кровопролитие. Ее гонит догадка: дети не были с ней откровенны, Саша скрывал от нее какие-то тайные мысли. Ее угнетает мысль: семья была и распалась? Мать И. Акуловой есть только мать, и, прежде чем осознать миссию своих сыновей, их участь и их удел, она должна оплакать свое материнство. И когда в следующий миг мальчик, а в сцене с матерью Саша только ребенок, испуганный ребенок, молит вспомнить, что именно она воспитала его таким и что иначе он поступить не мог ("Мама! Разве я не твой сын?.."),- мать смиряется и откликается не колеблясь. Тянется к сыну сразу, без паузы, словно услышала зов, который еще не слетел с его губ. Обещает молиться за то, "чтобы тебя не оставило мужество. И чтобы твое мужество не оставило нас". Глубокая интеллигентность, готовность всегда, в тот же миг, откликнуться на зов близкого человека, была свойственна из Ульяновых каждому.

Судьба этой семьи, оказавшейся на виду у целого мира, волновала театр не с точки зрения соответствия представлениям и легендам о ней. Не отходя от фактов, почти строго придерживаясь документов, театр искал истоки пути, который суждено было пройти Александру Ульянову.

PS. Финал спектакля до самого конца так и не сложится в воображении зрителя. Это хорошо. Реальный, он окажется неожидан. Однако будет принят без оговорок.

Приговоренный Саша останется стоять, уткнувшись в решетку и сжимая ее пальцами. Один, призванный совершить ошибку, которую бы не повторяли. В последний раз на него нахлынут воспоминания. К огромному, знакомому столу выбегут младшие дети. Митя где-то среди детских вещей добудет "Субботник", знаменитый домашний рукописный журнал Ульяновых. Старшие кинутся его листать, обступят Сашу, сядут на перилах его последней обители, вспомнят старые имена. А потом кто-то вдруг откроет его посередке и ахнет в восторге перед чудным бумажным домом, вырезанным мамиными руками и выросшим среди страниц. "Какой красивый, как настоящий!" - детски нестойким голосом выдохнет Митя...

Н. Казьмина, 1981

» Театр » Спектакль "Путь"