Поиск на «Русском кино»
Русское кино
Нина Русланова Виктор Сухоруков Рената Литвинова Евгений Матвеев Кирилл Лавров

Дневник режиссера. 1986, 15 мая

13 и 14 мая мне довелось принять участие в V, "историческом съезде" кинематографистов СССР - выслушать почти все выступления (около 70), "насладиться" атмосферой вседозволенности разбушевавшейся кинематографической клоаки. Мы присутствовали с Натальей Бондарчук как гости, не удостоившись чести за четвертьвековое служение киноискусству быть избранными делегатами.

Побоище состоялось в торжественном зале Большого Кремлевского дворца. Били всех, кто осмелился возвыситься над кинополем: Л. А. Кулиджанова, С. Ф. Бондарчука, Никиту Михалкова, Ермаша вместе с Госкино. Наболело, накипело за десятилетия застоя, но справедливые, а больше несправедливые взрывы гнева поднимали ядовитую пыль, незримо разъедающую здоровые поры организма нашего государства. Именно из этой пыли приблизительно на 80 процентов и соткано тело киносоюза, что видно невооруженным глазом при посещении наших киностудий, беглом чтении табличек имен на дверях кабинетов и комнат, видно по контингенту тепленьких "гнездышек отдыха" кинодеятелей: Дома ветеранов кино, Дома творчества в Болшево и прочих мест обетованных.

После отчетного доклада Л. А. Кулиджанова, достаточно самокритичного, на слушании которого присутствовало все руководство страны во главе с Горбачевым, Громыко, Рыжковым, начались жаркие прения. Ораторы сменяли один другого, горячо, эмоционально выпуская в эфир накипевшее. Но самое горячее началось после обеда, когда Политбюро покинуло заседание.

Молодой критик Плахов убойным центром своего десятиминутного выступления сделал выпад против кинокартины "Лермонтов":

"Недавно мы посмотрели фильм "Лермонтов", автором сценария, режиссером и исполнителем главной роли в котором является Николай Бурляев, высокомерно уверявший собравшихся в Доме кино, что целью своей ставил правдивое воплощение образа Лермонтова, утверждение высоких духовных идеалов культуры. Ничего общего с подлинным образом Лермонтова этот фильм не имеет. Он иллюстративен, статичен, создан на уровне старых люмьеровских картинок. Это затянувшееся ученичество и инфантилизм. Образец семейного кинематографа (горячие аплодисменты, хохот). Николай Бурляев высокомерно отверг талантливый сценарий Александра Червинского о Лермонтове (которого я и в глаза не видел, но по отзывам знаю о негативном воссоздании в нем образа Лермонтова. - Н.Б.)".

Я, конечно, предполагал, что со временем против картины моей будут выпады в прессе, но этот нокаут отрезвил меня окончательно, показав воочию оперативность врага и наивность моего желания повсюду видеть всеобщее стремление к гармонии.

Урок мне был дан серьезный. Объявлена настоящая война, и глупо было бы обнажаться на передовой, прямо перед окопами врагов. Выстрел раздался незамедлительно. Плахов сообщил залу и про мое "высокомерное" заявление о том, что первые зрители фильма приняли его со слезами. Не буду говорить о бестактности Плахова, дерзнувшего так начать формирование тенденциозного общественного мнения. У врага цель всегда оправдывает средства: чернить, клеветать, искажать - вот лозунг тьмы.

Не скажу, что я долго был ошеломлен. Ко мне быстро вернулось осознание силы: дело мое завершено, "Лермонтов" уже живет, и фильм будет труднее уничтожить, чем самого поэта. Враг разъярен и не скрывает этого, он пойдет в атаку, но все же он бессилен, ибо "Лермонтов" создавался бескорыстно, чисто, любовью сотен людей для многомиллионного народа. А против этой волны не устоит никакое паучье сборище. За такое дело не страшно и на плаху, не жалко и жизни.

Многие подходили ко мне, пытаясь как-то выразить свое сочувствие, поддержать. Кое-кто даже собирался выступить с ответным словом. Но никто не выступил. Я отменил свой вылет в Баку, сдал билет, и мы начали думать о том, как можно защитить фильм.

Я позвонил Глебу Панфилову и Инне Чуриковой и, выслушав их добрые слова в мой адрес, попросил на деле помочь картине: посмотреть ее, не откладывая, и выразить публично свое мнение.

Глеб рекомендовал "не суетиться" - мол, страсти улягутся, он посмотрит...

На обилие утешительных слов Инны в мой адрес и заверений в любви я сказал ей: "Беда, что все мы разобщены, в отличие от четко, дружно работающего аппарата злых сил". Напомнил ей, что некогда счел своим гражданским долгом пройтись по "кругам ада", защищая "Жанну д'Арк" Панфилова, и теперь вправе ожидать того же от Глеба.

Позвонил я и Люде Зайцевой, намеревавшейся выступать. Она обещала, что на следующий день мы уйдем со съезда, отправимся на Мосфильм, и я покажу ей картину. В назначенное время она преспокойно продолжала сидеть в президиуме, а при встрече в коридоре спросила: "Ну что ты так переполошился? Ну зачем нам отвечать им? Мы тут поговорим с Элемом Климовым..."

Еще вчера утром мне сообщили, что готовится новый крупный выстрел по "Лермонтову": против картины собирается выступить С. Соловьев, некогда намеревавшийся сам снимать фильм о М. Ю. Лермонтове, по Червинскому. Теперь он собирается "разобрать фильм по косточкам" и потребовать положить картину на полку.

В перерыве подходил Али Хамраев, говорил мне, что он (если ему дадут слово) ответит Плахову. Алику слово дали в самом конце, но и он ничего не сказал о картине, правда, ему дали всего две минуты.

А страсти накалялись с каждой минутой, с каждым выступлением. Н. Михалков попробовал защитить С. Ф. Бондарчука, вспомнив его "Судьбу человека", "Войну и мир", "Они сражались за Родину"... Но и он тут же был атакован "коллегами".

И в зале, и в фойе витал дух разъяренной агрессивности, люди с опаской, колюче ощупывали взглядами лица окружающих, словно боясь получить неожиданный удар ножом в спину.

В. Наумову, выступившему без должного уважения к залу, вообще не давали говорить. Хлопали, шумели, топали ногами. Я оглядывался, искал глазами, откуда же этот гнев, и не видел его. Все лица были спокойны и благородно непоколебимы. Кто хлопал? Кто топал? Кто подзуживал? Понять было невозможно.

Но по духу выступлений, содержащих бесконечные обвинения и нападки, было ясно, что в зале скрыты силы хаоса и распада, разлада, уничтожения.

Когда уже в самом конце прений зачитывали список тех, кто не успел выступить - 27 человек, - кто-то невдалеке от меня несколько раз выкрикнул: "Дайте слово Соловьеву!"

Я оглянулся и снова увидел вокруг себя спокойные лица, хотя кричали совсем рядом со мной.

Конечно, о выступлении Соловьева, о сути его речи знали заранее, поэтому и требовали именно его, но время вышло...

На сороковом году жизни мне преподан урок, который я, безусловно, выучу назубок. Завершился этап самообмана.

Я увидел лицо врага. В моем сознании происходит перестройка отношенческих и поведенческих установок. Пора уходить в духовное подполье. Но как это сделать? Замкнуться от внешнего мира? Обособиться? Невозможно. Нужно продолжать активную работу в мире, наращивать мощности своей духовной деятельности, не отступая ни на йоту с завоеванных позиций. И помнить о враге, не забывать, что он может быть везде, в любой аудитории. Хватит ли на все мудрости?

Господи! Какой сложный мир! Какое апокалиптическое время! Пир во время чумы. Армагеддон! Война без пощады, на жизнь или смерть.



Библиотека » Н.Бурляев. "Дневник режиссера" (Создание фильма "Лермонтов")




Сергей Бодров-младший Алексей Жарков Екатерина Васильева Сергей Бондарчук Людмила гурченко  
 
 
 
©2006-2024 «Русское кино»
Яндекс.Метрика