Ипполит Новодережкин

В 1979 году Шукшину исполнилось бы 50 лет, а миновало уже 5 лет со дня его смерти. Все эти годы я безрезультатно искал режиссера, пусть на него не похожего, но с его нравственными установками. Поиски помогли мне осознать Шукшина как единственного русского режиссера, любившего россиянина со всеми достоинствами и грехами. Попробовал работать с дебютантом в режиссуре В. Абдрашитовым, который пришел в кино из технического вуза с активными началами лидера. Картина называлась "Слово для защиты". В процессе работы я увидел режиссера, неприязненно относящегося к русским и тем приобретающего в некоторых кругах немалый авторитет. Ипполиту Новодережкину, художнику-постановщику фильма, вся атмосфера работы оказалась настолько не по душе, что подтолкнула его навсегда оставить кино; он занялся книжной графикой и живописью.

Вскоре я получил приглашение А. Салтыкова снимать фильм о Емельяне Пугачеве, но, оглядевшись в обстановке, отказался от работы и впрягся в другую, не менее сложную, - две серии по роману И. А. Гончарова "Обрыв" в постановке В. Венгерова. Владимир Яковлевич начальственно предупреждал меня, что он режиссер, уровня не меньшего, чем Шукшин. Кто спорить станет? Но шли годы, и я забыл все треволнения, связанные с "Обрывом", а Шукшин все больше вырастал для меня, когда вспоминал беседы, его поступки, которые при жизни я не все воспринимал должным образом, а иные его мнения считал просто выдумками. И даже когда судьбе было угодно внедрить меня оформлять фотографиями юбилейный сборник "Слово о полку Игореве" - 800 лет" под руководством академика Д. Лихачева, я невольно сравнивал нравственные критерии всемирно известного филолога и моего покойного режиссера и видел, что Дмитрий Сергеевич гладко говорит по-русски, а по духовной своей сути он - гражданин мира и вполне мог бы иметь двойное подданство, как Хазанов. Подобная двойственность Шукшину была совершенно не свойственна. Он раньше других осознал, что идет атака не только на православие, но и на всех русских, и уже тогда копил знания и силы, чтоб сохраниться. С этой целью он тщательно подбирал единомышленников. На моих глазах проходило сближение в последние годы Шукшина и Новодережкина. О них - несколько подробнее.

Осенью 1970 года, когда окончательно провалилась надежда Шукшина поставить "Степана Разина" на родной киностудии имени Горького, директор "Мосфильма" Н. Т. Сизов предложил поставить только что напечатанную в 6-м номере журнала "Наш современник" за 1969 год киноповесть "Калина красная", да еще в самом желаемом всеми экспериментальном объединении Г. Чухрая. В это же время заканчивал съемки фильма "Пришел солдат с фронта" Н. Губенко. Шукшин снимался в этом фильме и немного помогал сценарно. В съемочной группе художником-постановщиком работал И. Новодережкин, а оператором был Э. Караваев. После рабочего просмотра отснятого материала Шукшин пригласил меня посмотреть вгиковскую ленту Губенко - Караваева "Настасья и Фомка", запомнившуюся мне до теперешних дней. Тогда верилось: содружество Губенко и Караваева будет неразлучным, а если к ним пристанет Новодережкин, они сделают что-нибудь вечное... Я им завидовал, но жизнь разметала их содружество. Верю и сегодня: если только кино - искусство, оно добудется, когда режиссер, оператор, художник и композитор работают вместе три-четыре фильма, только тогда появляется сработанность в одной упряжке, но такая возможность едва удавалась разве что И. Бергману.

После просмотра "Настасьи и Фомки" Шукшин напросился к Новодережкину, и тот впервые привел нас в свою мастерскую. Поговорили натянуто. Шукшин оставил ему журнал с текстом повести. Ипполит на следующее утро отзвонил согласием работать. В те дни Шукшин вел многодневные переговоры с Чухраем и его главным редактором, Суменовым. В основном проясняли образ Егора Прокудина. Хозяева объединения боялись, как бы недавний уголовник в положительные герои не вышел. Уже февраль перевалил к марту, а к сценарию у худрука вопросов не убывало. Шукшин нервничал. По всему выходило - Чухрай не желает запуска "Калины красной" в своем объединении. Экспериментальное объединение манило всех экономически, да не всех пускали. Беседы с худруком проходили иногда на квартире Чухрая, которая находилась недалеко от мастерской Ипполита. Вернувшись после очередного говорения, Шукшин объявил нам, что решил перейти в Первое объединение С. Бондарчука, заключив: "Богатыми нам все равно не бывать". В считанные дни фильм принят в производство.

Съемочная группа собиралась в приказном порядке. Никто из настоящих профессионалов к нам не рвался. Только мягкий и чуткий Ипполит обрадовал Шукшина постановочными предложениями. От меня Ипполит долго держался на расстоянии, считая меня чужаком, выскочившим из Минска. Василий Макарович видел и не торопил события, полагая, что в работе все образуется или взорвется. В короткий срок Новодережкин сделал по всем объектам макетные выгородки с вариантами. К концу первого месяца он представил эскизы всех декораций. Он работал в мастерской на берегу Сетуни. Обычно в конце дня, после хлопот на студии, мы пешком шли к нему. Я обегал крыльцо, стучал в окно. Ипполит топал к выходу и впускал в темный тоннель коридора со многими дверьми. Мастерская маленькая, но с окном во всю стену. Хозяин раскладывал на полу наработанное за день. Василий Макарович беззвучно ходил меж листов, теребя руки за спиной. Спрашивал односложно. Ипполит же имел склонность говорить пространно. К понравившимся листам

Шукшин возвращался снова и снова под говорение Ипполита. Если же повторял через паузы: "Ладно... Ладно... Ладно..." - с нажимом и окрашенностью голосовой под Сергея Аполлинарьевича Герасимова, - значит, радуется. Потом уже мы с Ипполитом отмечали переглядом, когда Макарыч, не замечая сам, голосом и манерой двигаться перевоплощался в Герасимова. Впервые мы сказали ему об этом в просмотровом зале, когда увидели все дубли с подложенным звуком сцены первого разговора Прокудина с отцом Любы (артист И. Рыжов). Сколько ораторской характерности Герасимова отщипнул для Егора Прокудина артист Шукшин! Когда мы заговорили по этому поводу, он замял тему: "Не разоблачайте до поры, критики сыщутся и без вас".

Бывало, Шукшин прерывал разговорчивость Ипполита вопросами, круто не на ту тему, что тот вел. Новодережкин настораживался, обиженно умолкал, Макарыч миролюбиво как бы пятился, однако ясно становилось и Ипполиту, что выяснял Макарыч его отношение не к сценарному эпизоду, вокруг которого шла беседа, а к бытию на студии или к самой жизни. Нащупывалось единомыслие. Вот он, русский характер. После такой неожиданной кончины Шукшина Ипполит досадовал: "Зачем я умолчал, не поговорил с ним, копил вопросы, даже записывал, все откладывал на потом, до будущих поездок по Разину. Отработал на тридцати картинах, но никто меня так не увлекал внутренне, как Шукшин", - говорил мне Ипполит. Его притягивала простота и доходчивость натуры Шукшина. Предложений работать у Новодережкина всегда было больше его физических возможностей. Он вполне мог руководствоваться собственным выбором, но, увы, не находил режиссера, для которого он работал бы как единомышленник. Как же оживился он к концу съемок "Калины красной", - после рабочего просмотра всего отснятого материала радовался авторским и исполнительским добычам Шукшина. Он готов был и год, и другой ждать запуска в производство следующей картины Шукшина, - и то были не просто слова! Он отказался от нескольких дорогостоящих картин и даже от предложения Бондарчука, начинавшего тогда "Степь", а потом и от "Красных колоколов". На долгое время осел под Звенигородом в фанерном домике, написав огромное количество этюдов маслом, ожидая работы, а когда случилась смерть Шукшина, прикрепил на внутренней стороне двери фотокарточку Василия Макаровича, обвел ее темной каймой, тем же фломастером написал: "1 октября 1974 г. (день смерти Шукшина)". Долгожданный лидер, единомышленник изведен, как и многие другие на Руси, на взлете. Беда - то ли прикладной профессии, то ли национальная - ждать, надеяться: придет лидер! Кто-то всегда лучше, чем ты, знает - как надо. У Новодережкина были ученики, он многое мог и умел, да не верил в себя настолько, сколько вложено в него природой, трудом, происхождением. Умел ясно излагать мысли, но даже Шукшину не решился до конца открыться - ждал лучших времен.

Вот еще эпизод по "Калине красной" с участием Ипполита Новодережкина. Натурные съемки решили провести в городе Белозерске Вологодской области. Поехали малым числом в эти места для конкретной привязки съемочных объектов на местности. В нескольких деревнях Ипполит и я высматривали главный объект - "двор Байкаловых". Думали, как снимать, что достраивать, декорировать. Ночевали в деревянном тогда Доме колхозника Белозерска. В конце недели поехали по намеченным деревням утверждать отобранное. Шукшин, молча ездивший всю неделю, изредка делал беглые записи в машине. Осмотрев выбранные Ипполитом и мной места, все их забраковал по причине картинности (украшательства): "Вы отобрали самые выигрышные, удобные для съемки места, проще сказать, самые богатые и ухоженные, а не байкаловский двор и дом - рядовые в деревне, в таких и надо снимать". Наша изобразительная выучка была не нужна бытовизму и безобразности Шукшина - как я тогда думал. В отборе мест съемок он был твердо неумолим, зная, чего хочет. Красивость композиций Урусевского, живописность и динамика Юсова привлекали Новодережкина и меня. Шукшин отстаивал свой идеал пластического языка кино, он уважал эстетику Тарковского, но следовать ей считал предательством своего творческого поиска. Так, однажды перед Домом колхозника стояла привязанная лошадь, а мы сидели на втором этаже и вели разговор о будущих съемках. Вдруг несколько галок уселись на спину лошади и стали по ней прохаживаться - лошади это явно нравилось. Макарыч оживился, показывая на эту сценку: "Вот сними ты сейчас это безо всякой композиции, только внятно, и я освою эти кадры в ленту".

Новодережкин скорее меня почувствовал направление намерений Шукшина. Добиваясь живого знаемого им характера, Шукшин хотел видеть его в знаемой им обстановке, и ничего более, он требовал создавать атмосферу под жизнь, искать, отбирать, а не выискивать эффектное и красивое. "Дерева, ветром раскачиваемые, рапидом для красы снимаете, да церкви в каждый кадр суете, а в жизни все они порушены, зачем их без дела снимать?" --спрашивал. Всей предыдущей жизнью в кино Новодережкин был подготовлен пойти за установками Шукшина, они спелись скоро, а я еще шаперился, обижался - они одолели меня уже вдвоем. Не правы коллеги, считающие режиссера Шукшина не постигшим пластического языка кино, - у него он свой. Правда и то, что все свои фильмы он снимал в условиях дебютанта, когда и камера - что осталась после всех, и люди - которых не берут мастера. Всегда запускался в производство с упущенными сроками. Так было и с "Калиной красной". Ни разу у него не было условий, в которых работают уважающие себя мастера. Надеялся в будущем не гнать, а работать с оглядом. И подумать не мог о тех возможностях производственных, которыми располагал, к примеру, Алексей Герман, снимая в Ташкенте "Двадцать дней без войны", - это уж я своими глазами видел и дивился.

До окончания съемок Шукшин включил Новодережкина в группу своих будущих сотрудников. Он называл его штучным человеком. Никто не мог пожаловаться на неисполнительность Ипполита. В кочевой жизни мы попадали в разные переделки - и на Соловках, и в Астрахани особенно, - скверного слова Ипполит не уронил, избегал групповщины и сплетен. Знавшие его помнят рукопожатие его сильной руки, и был он искусный рукодельник. Профессией кинохудожника он владел академически. Мастерами, почитаемыми им, были С. Иванов, Е. Еней, И. Шпинель. В своей комнате он держал подаренный Ивановым эскиз декорации к "Волкам и овцам" А. Н. Островского. Богатырского сложения, он никогда не курил, не пьянствовал, занимался горнолыжным спортом, вдруг стал на глазах угасать и, угасая, бросился заниматься оставленной в юности ради кино живописью, которой обучался у Юона. В кронах, ветках деревьев, им написанных, энергия вечной жизни. Его живописные этюды той поры в салонах не залеживались. Портрет, что перед вами, я снял в последние месяцы его жизни. Кстати, "Мосфильм", которому Ипполит отдал более 30 лет жизни, не оплатил даже больничный лист перед его кончиной, какая же обида плыла в его глазах. Будь у Новодережкина национальная, отеческая ли поддержка, разве такой была бы его карьера? По иронии судьбы ли Ипполит давал рекомендацию в Союз художников А. Адабашьяну. Сегодня тот наезжает в Москву из Европы обучать Россию, сидящую у телевизора, и выглядит с экрана крупным, знающим себе цену, творцом. А ведь - маленького росточка, поди, без посторонней помощи пробился в Париже Адабашьян? Пожалуй, есть правда в забытой поговорке: чей берег, того и рыба.

Бегут дни. Отстоятся туман, обман, словоблудие. Оглянешься, и светло станет. Светло оттого, что были и есть еще на Руси такие мужики штучные, как Ипполит Николаевич Новодережкин, ждущие лидеров, а сами для того тихо и трезво работающие. С ними без огляду спокойно при их жизни. Зовет к добру и посмертное о них поминание.

Анатолий Заболоцкий

Библиотека » Шукшин в кадре и за кадром