Стево Жигон. "Монолог о театре". Логика статистики

Вернемся к моему "статистическому" открытию моря и ветра. Оно не определяло только сценографическое решение. Оно, например, в силу обычной логики, показывало, что Отелло прежде всего моряк, солдат морской пехоты. В Венеции он достиг такого высокого положения, очевидно, благодаря своим военным успехам, выдающимся способностям и безумной храбрости. В Венеции уже в то время понимали, что морская пехота - наиболее подходящий род войск для защиты колониальных интересов. Вообще все колониальные государства были и великими морскими державами.

Военный аспект этого факта между тем нас не очень интересовал. Мы предположили, что Отелло и дома, как и на корабле, спит в морском гамаке. Это, на первый взгляд, незначительное предположение подсказало нам сценическое решение убийства Дездемоны: она его ждет, ничего не подозревая, лежа в его гамаке. Он забирается под этот гамак и хватает ее за горло, просунув ее голову через сеть, ломает ей шею. Когда он видит, что он сделал, то в отчаянии пытается оттолкнуть от себя это кошмарное видение, и гамак начинает раскачиваться, показывая публике то одну свою сторону с головой Дездемоны, то другую, с ее телом без головы. А белое шелковое покрывало печально при этом развевается.

"Статистическое" открытие моря привело нас к еще одному ценному выводу: карательная экспедиция Отелло на Кипр из-за сильной непогоды возвращается не в порт, а прячется в первом попавшемся заливе, защищенном от непогоды. Войска высаживаются на берег и устанавливают палатки. Мы таким образом избежали статичности каменной крепости и получили множество ткани, палаточных крыльев. На сцене ветер создается не только посредством звука, как, впрочем, и дождь. Один из лучших способов показать на сцене ветер - это, конечно, ткань, которая развевается (естественно, с помощью вентилятора). Открытие моря дало нам возможность создать и сценическую иллюзию ветра, а ветер, как мы уже говорили, второе по частоте упоминания слово в бессмертной трагедии.

Я не говорил бы столько об этом, если бы меня самого не тревожил зачастую тот факт, что в художественном процессе, чем он проще, искреннее, я бы даже сказал, наивнее, примитивнее, замыслы проявляются по какой-то своей внутренней логике и как бы в процессе возникновения подтверждают правильность размышлений. Это как с первого раза найти вход в лабиринт, который ведет к выходу. Меня поражало и все еще продолжает поражать, как слово тайна вдруг превращается в шкаф, как слово ветер становится палаткой, как понятие буржуазия становится аквариумом ("Пигмалион"), как слова морская пехота предлагают вместо кровати гамак, как корабль, прячущийся от бури (и публики) в тишине залива, может с успехом заменить корабельный канат, растянутый через всю сцену и раскачивающийся так, что это создает иллюзию качающегося на волнах корабля, и т. д.

Библиотека » Стево Жигон. "Монолог о театре"