Стево Жигон. "Монолог о театре". Как убить Станиславского

Если Треплев считает, что театр все больше тонет в рутине и ищет "новые формы", тогда первое, от чего следовало бы отречься, это старая, не меняемая сотни лет "театральная коробка" без так называемой четвертой стены. В октябре 1997-го я прибыл в Москву и стал репетировать "Чайку" в том самом театре, где в декабре 1898-го Станиславский в сотрудничестве с Немировичем-Данченко той же пьесой А. П. Чехова совершил великий переворот в мировом театральном искусстве.

Теперь, правда, МХАТ разделился на два. Один из них носит имя Чехова и остался в обновленном старом здании, руководил им недавно умерший Олег Ефремов, другой - под руководством прекрасной Татьяны Дорониной - носит, как и при советской власти, имя Максима Горького и переселился в огромное здание, построенное еще в советское время, с очень удачным решением сценического пространства. Это новое здание находится на усаженном липами Тверском бульваре между памятниками Пушкину и Гоголю.

Я начал репетиции, имея, разумеется, определенный замысел сценографии, по которому в первом действии на зеленой поляне между двух стволов деревьев, высокие верхушки которых не видны ("Варвары"), натянут занавес из грубого белого полотна. Поляна по отношению к публике немного скошена и представляет собой откос насыпи около озера, а с другой стороны (ее не видно) довольно крутой косогор, и, когда действующие лица появляются со стороны озера, мы видим сначала голову, а затем постепенно всю фигуру.

Во втором действии все сдвинуто вправо к лесу, так что если смотреть из зала, то стволы с занавесом больше не видны, а появляются еще новые стволы деревьев, чьи верхушки также не видны. В левом портале виден угол помещичьего дома с небольшой лестничной площадкой и лестницей, ведущей на второй этаж с внешней стороны дома, которой мы не видим. Около этой площадки на поляне стоит небольшой садовый гарнитур.

Третье действие переносится в густой лес. Дом не виден, так как полностью скрыт правой стороной портала. Между стволами стоят две скамейки.

В четвертом действии видимость интерьера достигается размещением мебели и внутренних лестниц на втором этаже в том же лесу: между стволами висят люстры, стоят и кровать, и стол со стульями, и старые напольные часы, и шкаф на заднем плане... Перемещение сценографии вправо в лес все время происходит на фоне той же самой насыпи около озера.

После десяти дней мучений, больше всего из-за этой сценографии, я поссорился с прекрасной Татьяной, чья красота все еще не увяла. Ученица большого мастера Товстоногова, она, наверное, была самым прекрасным женским созданьем, виденным мной когда-либо на сцене. Красота не помешала ей сыграть и несколько выдающихся ролей. (Думаю, что слишком красивой женщине, как никому, трудно сыграть талантливо - красота чаще всего затмевает актерское мастерство.)

Вот именно с такой Дорониной я, "двадцать два несчастья", поругался. Ее лицо все еще было роскошно красиво, без морщин, с великолепной кожей, с очами, в которых как будто отражалось дно южных морей, и мое сердце обливалось кровью при мысли, что я должен буду отказать ей, если она потребует роль Аркадиной. Не потребовала. Но когда я упомянул о некоторых мизансценах, задуманных мною ранее, она сказала, что ей и в голову не придет делать нечто подобное. Значит, все же она имела намерение играть. Обещала, что даст мне другую актрису, "которой не будет стыдно" (это играть).

Когда у нее в кабинете ей и ее коллегам я вкратце описал свое видение сценографии, она сказала "нет" и показала мне прекрасно нарисованный эскиз большого, в золоте, театрального портала с тремя кулисами с каждой стороны (кстати, этих трех кулис требовал и Чехов), окруженного зеленью, позаимствованной из балета "Жизель", и с нарисованной поверхностью озера, в котором отражается луна. Она сказала, что невозможно играть "Чайку", если на сцене нет озера. Я сказал, что в "Вишневом саде", который она поставила, я не видел ни одной вишни. Но это мне не помогло. Она сделала вид, что не слышит, а члены худсовета опустили головы. Я продолжил: "У него нет денег даже на новый костюм, откуда же у него средства на такой портал и на доски, из которых сделана сцена?!" Она лишь посмотрела на меня, как на человека, достойного сожаления.

Я пропустил возможность стать единственным из моей страны, да и не только моей, кто мог бы похвастаться, что он ставил спектакль в Московском Художественном академическом театре. Из всей этой десятидневной борьбы с самыми прекрасными очами мировой сцены я вынес болезненные воспоминания о своем давнишнем юношеском "Татьяны Дорониной милом идеале", но зато я сохранил сценографию спектакля "Чайка".

Библиотека » Стево Жигон. "Монолог о театре"