Стево Жигон. "Монолог о театре". Нина Заречная

В этой комедии о любви и творчестве главное - это любовь Маши и Треплева, Медведенко и Маши, Нины и Тригорина. И у всех это любовь несчастная. Из одной рождается новая жизнь, из последней - новая смерть. Может быть, Чехов хотел сказать, что все мы - так называемые нежеланные дети, что любовь лишь мешает рождению новой жизни и что жизнь не обновляется благодаря любви. Может быть, он хотел сказать, что жизнь слишком большая необходимость, чтобы быть зависимой от любовных переживаний? Ребенок Нины, плод большой любви, умер. А дети Маши, которых не хотели, Маши, вырвавшей любовь из своего сердца, заполнят весь этот мир. Может быть, этот мир вообще не приспособлен для жизни?

Возможно, ни в каком другом драматическом, да и прозаическом тексте нет стольких вариантов любовных отношений. Но только любовь Нины и Тригорина - настоящая любовь. Возможно, еще и любовь Сорина к Нине можно было бы назвать настоящей. Но она, скорее, любовный сон, причиняющий боль. И любовь Полины глубокая, но эта любовь больше похожа на отчаянье. Не верим мы и в любовь Треплева: в ней слишком много самолюбия. Только любовь Нины к Тригорину неугасима. Нина в четвертом действии открыто говорит: "Я его люблю, люблю даже больше, чем прежде..." И тут, мне кажется, происходит что-то совсем новое. Обычно любовь связана со смертью, "Эрос-Танатос", между тем любовь к Тригорину после всех мук;, страданий, отчаяния и унижения шепчет молодой женщине идти дальше под руку не со смертью, а с волей к творчеству. Измученная, понимая тяжесть пути, который ее ждет, она говорит в четвертом действии, вероятно, то, из-за чего и была написана Чеховым его "комедия": "Главное не слава, не блеск. Главное - умение терпеть, нести свой крест и веровать". Эта чеховская фраза меня всякий раз поражает. Среди моря банальных реплик, тривиальных отношений, незначительных причин и следствий, среди этой его "лукавой простоты" - вдруг декларативная, даже патетическая фраза, которая не стыдится быть так открыто возвышенной. Чехов скрывает бриллианты под слоем обычной земли, а потом, вдруг, безо всякого колебания, без сокрытия, стыда и без ложных попыток утаить этот бриллиант в неопределенности - выражает свою мысль ясно и недвусмысленно. Как Максим Горький в драме "На дне" устами Сатина говорит: "Человек - это звучит гордо". По правде говоря, это есть и у Треплева, который в четвертом действии неожиданно говорит Маше: "Все больше и больше прихожу к убеждению, что дело не в старых и не в новых формах, а в том, что человек пишет, потому что это свободно льется из его души". И Тригорин, жалуясь, что он всего лишь "хороший пейзажист", во втором действии искренне восклицает: "Но ведь я не пейзажист только, я ведь еще гражданин, я люблю родину, народ, я обязан говорить о народе, об его страданиях, об его будущем..."

Треплев между тем, несмотря на этот свой момент истины, бежит к смерти, как Тригорин бежит к своей прежней жизни. Только у Нины, которая одна из всех по-настоящему страдала, по-настоящему была унижена и оскорблена, остались и воля, и силы дальше любить, никуда не бежать: ни к смерти, ни к равнодушию, а посмотреть в глаза истине и смело двинуться навстречу новым страданиям. Может показаться, на первый взгляд, что Нина- нечто совсем за рамками чеховской рукописи. Она на наших глазах превращается в романтическую героиню. Однако и этот ее романтический героизм Чехов сумел "протащить" между Сциллой и Харибдой банальности так, что публика, если режиссер и актеры умны и хитры, как Одиссей, не воспринимает возвышенный подвиг Нины как романтику.

Чехов указывает на тот факт, что в искусстве банальность может быть поэтична только в лукавом противопоставлении истинно возвышенному. Иногда, когда я размышляю над его драмами и вспоминаю реплики Астрова, Сони, Вершинина и других, мне кажется, что Чехов, которого провозгласили поэтом обыденного, а некоторые - неумолимым сатириком, на самом деле самый романтический русский писатель. И не только русский.

Библиотека » Стево Жигон. "Монолог о театре"