Н. Бурляев. "Я смерти не боюсь, я видел свет..". Глава 9

В окне, на противоположном берегу сверкающей, льдистой Невы, струился в ясное, морозное небо золотой столбик Петропавловки...

В этот день меня арестовали и после месяца унизительных мытарств наконец выслали на Кавказ, тем же чином, в Драгунский полк. Путь мой лежал через Москву.

Варенька... Стоя под окнами твоего дом, замирая сердцем от каждого шороха портьер, страшась увидеть в окнах чужие лица, я с отчаянием осознавал, что приговорен любить тебя пожизненно, нести тебя, словно чашу живой воды - ни капли не пролить и не сметь испить.

Портьеры раздвинулись, словно в театре, и, наполняя мое сердце новой неслыханной болью, явилась - ты... Ты прижимала к груди свое маленькое дитя, и этот ребенок не был моим! На моих глазах выступили слезы. Я попятился, растворился в темноте подворотни.

- Наконец-то, - радости Мартышки не было границ. - Я ждал вас, знал, что Маешка ни за что не проедет мимо Москвы.

- Москва - моя родина, -сказал я, обнимая Николая и трижды целуя его. - И всегда ею останется. Здесь я родился, здесь много страдал и здесь же был слишком счастлив.

- Значит, Кавказ, - сказал Николай, открывая шампанское. - Прими мои соболезнования, Мишель...

- Все против меня - и я против всех! Иногда мне кажется, что весь мир на меня ополчился, и если бы это не было очень лестно, то, право, меня бы огорчило. Но я рад, очень рад! Еще посмотрим! Борьба начинается! Я не уступлю. А человек, который непременно хочет чего-нибудь, принуждает судьбу сдаться. - Я принял протянутый Николаем кубок. - Меня утешают слова Наполеона: великие имена создаются на Востоке... За вас, друзья мои, спасибо вам!

Мы соединили кубки, осушили их и, не сговариваясь, грянули ими оземь.

Но тут в окно она взглянула, - зашептал Николай и, согнувшись, попятился от нас - прирожденный комик.

И чуть не брякнулась со стула.
Пред ней, как призрак роковой,
С нагайкой, освещен луной,
Готовый влезть почти в окошко,
Стоит Монго, за ним Маешка.
- Что это значит, господа?
И кто вас звал прийти сюда?
Ворваться к девушке - бесчестно!..

Балерину Пименову Мартышка изображал настолько смешно, что я засмеялся, а Монго, приняв игру, начал подбрасывать свои реплики:

- Нам, право, это очень лестно!
- Я вас прошу: подите прочь!
- Но где же проведем мы ночь?
Мы мчались, выбились из силы...
- Вы неучи!
- Вы очень милы!..
- Чего хотите вы теперь?
Ей-богу, я не понимаю!
- Мы просим только чашку чаю!
- Панфишка! Отвори им дверь!
Поклон отвесивши пренизко,
Монго ей бросил нежный взор...
И говоря о том, о сем,
Копаясь, будто бы случайно
Под юбку лезет, жмет корсет,
И ловит то, что было тайной,
Увы, для нас в шестнадцать лет!..

Эта игра возбудила в нас юношеское озорство, тяжелые думы отступили. Особенно восторжен и возбужден был Мартышка:

- Едва понятно, как ты можешь достигать таких блестящих результатов при столь малом труде. Это по-пушкински! Нет! Это по-лермонтовски. Одно другого стоит!

- Нет, брат, далеко мне до Александра Сергеевича... Да и времени работать мало остается: убьют меня, Николай!

- Ну, ты, Маешка, всегда страдал мнительностью, - он обнял меня за плечо.

- И вообще мне кажется, что из меня вовек ничего путного не получится. Скажи мне правду, Николай... слышишь - правду. Как добрый товарищ, как честный человек... Есть у меня талант или нет? Или, может, я действительно не поэт? Говори правду!

Мартынов смотрел на меня своими голубыми глазами - в них закипали слезы, шутливый тон не давался ему.

- Помилуй, Лермонтов! Как ты смеешь меня об этом спрашивать? Человек, который, как ты, который написал... Ты... гений, Мишель! - Неожиданно для меня он схватил мою руку и прижал к дрожащим губам, слезы текли по его щекам ручьями.

Я тоже поцеловал его руку, единым движением, по-мужски, обеими ладонями стер с его щек слезы.

- Хорошо, - выдохнул я.

Николай, желая окончательно успокоиться, принял небрежный вид: сел нога на ногу, окрасил свою речь менторскими интонациями:

- Умственное развитие твое настолько выше других наших товарищей, что и параллели между вами провести невозможно. Правда, и недостатков в тебе хватает. Свет тебя окончательно испортил.

Я не хотел терять этого мгновения и потому прервал Николая, обнял их с Монго за плечи:

Теперь я вижу: пышный свет
Не для людей был сотворен.
Мы сгибнем, наш сотрется след,
Таков наш рок, таков закон;
Наш дух Вселенной вихрь умчит
К безбрежным, мрачным сторонам,
Наш прах лишь землю умягчит
Другим достойным существам.
Не будут проклинать они;
Меж них ни злата, ни честей
Не будет. Станут течь их дни,
Невинные, как дни детей;
Меж них ни дружбу, ни любовь
Приличья цепи не сожмут,
И братьев праведную кровь
Они со смехом не прольют!..

Потом мы долго стояли в молчании, не расцепляя дружеского объятия, прощались, и каждый думал свою думу.

Господи! Как хорошо! Неужели я один наконец? На какое-то время? Никому ничего не должен? Не внук, не любовник, не друг, не враг?!

Библиотека » Н. Бурляев. Страницы жизни М.Ю. Лермонтова. Киноповесть