|
|||||
![]() |
|||||
|
|||||
|
Н. Бурляев. "Я смерти не боюсь, я видел свет..". Глава 9В окне, на противоположном берегу сверкающей, льдистой Невы, струился в ясное, морозное небо золотой столбик Петропавловки... В этот день меня арестовали и после месяца унизительных мытарств наконец выслали на Кавказ, тем же чином, в Драгунский полк. Путь мой лежал через Москву. Варенька... Стоя под окнами твоего дом, замирая сердцем от каждого шороха портьер, страшась увидеть в окнах чужие лица, я с отчаянием осознавал, что приговорен любить тебя пожизненно, нести тебя, словно чашу живой воды - ни капли не пролить и не сметь испить. Портьеры раздвинулись, словно в театре, и, наполняя мое сердце новой неслыханной болью, явилась - ты... Ты прижимала к груди свое маленькое дитя, и этот ребенок не был моим! На моих глазах выступили слезы. Я попятился, растворился в темноте подворотни. - Наконец-то, - радости Мартышки не было границ. - Я ждал вас, знал, что Маешка ни за что не проедет мимо Москвы. - Москва - моя родина, -сказал я, обнимая Николая и трижды целуя его. - И всегда ею останется. Здесь я родился, здесь много страдал и здесь же был слишком счастлив. - Значит, Кавказ, - сказал Николай, открывая шампанское. - Прими мои соболезнования, Мишель... - Все против меня - и я против всех! Иногда мне кажется, что весь мир на меня ополчился, и если бы это не было очень лестно, то, право, меня бы огорчило. Но я рад, очень рад! Еще посмотрим! Борьба начинается! Я не уступлю. А человек, который непременно хочет чего-нибудь, принуждает судьбу сдаться. - Я принял протянутый Николаем кубок. - Меня утешают слова Наполеона: великие имена создаются на Востоке... За вас, друзья мои, спасибо вам! Мы соединили кубки, осушили их и, не сговариваясь, грянули ими оземь. Но тут в окно она взглянула, - зашептал Николай и, согнувшись, попятился от нас - прирожденный комик. И чуть не брякнулась со стула. Балерину Пименову Мартышка изображал настолько смешно, что я засмеялся, а Монго, приняв игру, начал подбрасывать свои реплики: - Нам, право, это очень лестно! Эта игра возбудила в нас юношеское озорство, тяжелые думы отступили. Особенно восторжен и возбужден был Мартышка: - Едва понятно, как ты можешь достигать таких блестящих результатов при столь малом труде. Это по-пушкински! Нет! Это по-лермонтовски. Одно другого стоит! - Нет, брат, далеко мне до Александра Сергеевича... Да и времени работать мало остается: убьют меня, Николай! - Ну, ты, Маешка, всегда страдал мнительностью, - он обнял меня за плечо. - И вообще мне кажется, что из меня вовек ничего путного не получится. Скажи мне правду, Николай... слышишь - правду. Как добрый товарищ, как честный человек... Есть у меня талант или нет? Или, может, я действительно не поэт? Говори правду! Мартынов смотрел на меня своими голубыми глазами - в них закипали слезы, шутливый тон не давался ему. - Помилуй, Лермонтов! Как ты смеешь меня об этом спрашивать? Человек, который, как ты, который написал... Ты... гений, Мишель! - Неожиданно для меня он схватил мою руку и прижал к дрожащим губам, слезы текли по его щекам ручьями. Я тоже поцеловал его руку, единым движением, по-мужски, обеими ладонями стер с его щек слезы. - Хорошо, - выдохнул я. Николай, желая окончательно успокоиться, принял небрежный вид: сел нога на ногу, окрасил свою речь менторскими интонациями: - Умственное развитие твое настолько выше других наших товарищей, что и параллели между вами провести невозможно. Правда, и недостатков в тебе хватает. Свет тебя окончательно испортил. Я не хотел терять этого мгновения и потому прервал Николая, обнял их с Монго за плечи: Теперь я вижу: пышный свет Потом мы долго стояли в молчании, не расцепляя дружеского объятия, прощались, и каждый думал свою думу. Господи! Как хорошо! Неужели я один наконец? На какое-то время? Никому ничего не должен? Не внук, не любовник, не друг, не враг?!
|
|
|||