Н. Бурляев. "Я смерти не боюсь, я видел свет..". Глава 13

В эту ночь, с 1839 на 1840 год, мне снова снились любопытные сны. Я видел Государя. Он, в атласном нижнем белье, лежал на постели, рядом была... не императрица, но я узнал ее - официально признанную фаворитку, пышногрудую Варвару Нелидову. В руках императора был журнал. Я прочел заглавие: "Отечественные записки"... прислушался:

Государь читал вслух мое последнее стихотворение:

О, как мне хочется смутить веселость их
И дерзко бросить им в глаза железный стих,
Облитый горечью и злостью!..

Государь отложил журнал в сторону, вздохнул:

- Этот господин дерзок и неблагодарен. Он, кажется, забыл о своем письменном обязательстве об исполнении правил!..

Я счел, что подглядывать за самодержцем неприлично, и потому запретил себе видеть дальнейшее.

Мне почему-то захотелось повидать Александра Христомордыча, и я нашел его все в той же компании "золоченых мундиров": Клейнмихель и Нессельроде (какая постоянная привязанность!). Они сидели в той же комнате, украшенной изображениями дружественных императоров, за тем же круглым столом, на котором теперь лежал голубой листок с краями, иссеченными орнаментом. Бенкендорф позвонил в колокольчик и передал листок в руки высокого, тощего жандармского подполковника. Я никогда не видел этого листка прежде, но знал во сне, что он когда-нибудь непременно всплывет передо мной наяву...

В этот вечер у нас было многолюдно. Кроме Раевского, Мартышки, Монго, еще двенадцать военных и статских людей, членов нашего неожиданного содружества.

Сегодня представлялись новенькие:

- Князь Сергей Васильевич Долгорукий.

- Иван Сергеевич Гагарин.

Я признал их обоих: видел рядом с Пушкиным на том последнем его балу.

- Граф Андрей Павлович Шувалов.

- Князь Александр Илларионович Васильчиков.

- Князь Сергей Васильевич Трубецкой.

- Граф Петр Александрович Валуев.

- Барон Дмитрий Петрович Фридерикс.

- Ба, какие имена! - не выдержал я и шепнул Раевскому. - Подходящая компания, все отпрыски отцов, приближенных к Государю.

- Господа! - Мартышка откашлялся. Он был необычайно значителен и воодушевлен. - Цель нашего содружества - в самоутверждении личности. Самоутверждение личности - это...

- Николай Соломоныч, - прервал я его, - позволю заметить, личность начинается не с самоутверждения, но с самоотдачи.

Николай не нашелся с ответом, сверкнул глазами и заиграл желваками на скулах.

Я решил пригласить на танец красивую молодую вдову, княгиню Щербатову, подошел к ней и увидел рядом с собой склоненную голову сына французского посланника, Эрнеста де Баранта. Княгине надлежало выбрать, и она выбрала меня: подала мне руку в белой перчатке - узкую, пленительную, с длинными пальцами. Я взглянул на отставленного соперника, пожал скорбно плечами: мол, извините, и увлек красавицу за собой.

Я кружил княгиню немилосердно, ее роскошно декольтированная грудь вздымалась высоко и страстно.

- Мне ваш "Демон" нравится. Я бы хотела с ним опуститься на дно морское и полететь за облака.

Музыка смолкла. Я проводил княгиню на место и, возвращаясь к Монго, скользнул глазами по обиженной фигуре Баранта. Рядом с ним я увидел спину высокого и тощего человека, очень знакомую спину. Француз глядел на меня враждебно, в руках он держал какую-то бумагу.

Не успел я поделиться с Монго своими впечатлениями о княгине, как бледный сын посланника уже стоял перед нами, протягивая мне голубой листок с краями, иссеченными орнаментом, - скоро же сбываются мои сны.

- Месье, - голосок француза дрожал. - Я требую объяснений!

Интересно, что в этом листке? Я развернул его, прочитал вслух:

О, как мила твоя богиня!
За ней волочится француз, -
У нее лицо, как дыня,
Зато... как арбуз.

- Месье, поверьте, это писано много лет назад. И по адресу совершенно другого лица... - Я хорошо говорил по-французски, но, похоже, Барант не понял или не хотел понимать меня.

- Если переданные мне сплетни верны, то вы поступили весьма дурно!..

Тогда я прервал его, взяв полутоном выше, но по-прежнему внятно и спокойно:

- Выговоров и советов не принимаю и нахожу ваше поведение весьма смешным и дерзким.

Но и это не остудило Баранта: он не на шутку хотел вывести меня из терпения.

- Если бы я был в своем отечестве, то знал бы, как кончить это дело! Вы пользуетесь тем, что мы в стране, где запрещена дуэль!

Я посмотрел на Монго - он кипел: его национальное чувство было задето тоже, и это решило дальнейшее.

- Это ничего не значит... - И француз ожегся о мои глаза. - Поверьте, что в России следуют правилам чести так же строго. И мы, русские, меньше других позволяем себя оскорблять безнаказанно.

В ту ночь перед дуэлью я не сомкнул глаз до самого часа отъезда: думал, подводил на всякий случай итог:

- Что, если его счастье перетянет? Если моя звезда наконец мне изменит? И немудрено: она так долго служила верно моим прихотям... Что же? Умереть - так умереть: потеря для мира небольшая... Зачем я жил?.. Для какой цели я родился?.. А верно, она существовала; и верно, было мое назначение высокое, потому что я чувствовал в душе моей силы необъятные, но я не угадал этого назначения... Варенька... Екатерина... Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил; я любил для себя, для собственного удовольствия... И, может быть, я завтра умру!.. И не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно, одни почитают меня хуже, другие лучше, чем на самом деле. Одни скажут: он был добрый малый, другие - мерзавец! И то и другое будет ложно. Друзья, которые завтра меня забудут или, хуже, взведут на мой счет Бог знает какие небылицы; женщины, которые, обнимая другого, будут смеяться надо мною, чтоб не возбудить в нем ревности к усопшему. Бог с ними! Из жизненной бури я вынес только несколько идей - и ни одного чувства. Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его. Первый, быть может, через час простится с вами и миром навеки, а второй... второй... - я вглядывался в свое отражение в зеркале, потому что замечал, что часто на лице человека, который должен умереть через несколько часов, есть какой-то странный отпечаток неизбежной судьбы, так что привычным глазам трудно ошибиться, но мое лицо оставалось таким же, как всегда!..

Библиотека » Н. Бурляев. Страницы жизни М.Ю. Лермонтова. Киноповесть