Пушкин. Киносценарий. Глава 6

...Златоглавые церкви Кремля встречали изгнанника согласным гимном колоколов, щедрый перезвон которых вливался в окна кабинета новопомазанного самодержца всея Руси.

- Bonjour, Pouchkine, - приветствовал император Пушкина, когда его, пропыленного дальней дорогой, привели пред очи Государя.

- Bonjour, Sire, - отвечал Пушкин, приближаясь к высокой фигуре в кавалергардском мундире, стоявшей у огромного окна.

Улыбка на лице Николая Павловича не могла скрыть следов усталости и тяжелых размышлений.

- Ты очень переменился за эти годы, - произнес он, внимательно разглядывая Пушкина, - глаза смотрят добрее.

- И вас переменило время, Ваше Величество... И немудрено...

- Доволен ли ты своим возвращением?

- Как не быть довольным узнику, возвращенному к жизни? - Пушкин благодарно склонил голову.

- Стихами твоими были заполнены все следственные дела... Многие указывали на тебя как на источник либеральных идей. Я приказал извлечь твои стихи из дел и уничтожить. - Николай внимательно посмотрел на Пушкина, ожидая от него какого-либо знака благодарности, но лицо его собеседника было бесстрастно. И тогда царь, повинуясь какому-то чувству, просто сказал, глядя Пушкину прямо в глаза: - Мне очень нелегко, Пушкин. Хотя, ты знаешь, я вовсе не слаб. Кровь заговорщиков, обагрившая престол, пачкает мантию монарха. Но иначе поступить я не мог...

Николай Павлович задумался, надеясь на понимание. И Пушкин, в некотором замешательстве от такой откровенности царя, произнес:

- Что ж, Государь... Начало славных дел вашего великого прадеда тоже были омрачено мятежами и казнями...

Царь подошел вплотную к Пушкину и, пристально глядя ему в глаза, спросил:

- Скажи мне, если бы ты был в Петербурге, принял ли бы ты участие в четырнадцатом декабря?

- Неизбежно, Государь, - не задумываясь и не отводя глаз, ответил Пушкин. - Все мои друзья были в заговоре, и мне было бы невозможно не участвовать в нем.

Николай Павлович не смог скрыть своего огорчения:

- Ты, которого Россия вырастила и покрыла славой... ты враг своего Государя? Пушкин, Пушкин!

Пушкин молчал, собираясь с мыслями.

- Что же ты не говоришь? Ведь я жду! - напомнил Николай.

- Я никогда не был врагом своего Государя, - произнес наконец Пушкин, - но был противником абсолютной монархии.

- Республика? - Николай усмехнулся и, жестом пригласив Пушкина следовать за собой, направился по ковру в глубь кабинета. - Республика - утопия... потому что она - состояние переходное, ненормальное и, в конечном счете, всегда ведущее к диктатуре. - Николай сел на диван, указывая Пушкину на место подле себя. - Сила страны в сосредоточении власти. Ибо где все правят - никто не правит. Где всякий - законодатель, там нет ни закона, ни единства политических целей, ни внутреннего лада. Каково следствие всего этого? Анархия!

Воспользовавшись паузой в монологе Государя, Пушкин сказал:

- Но, кроме республиканской формы правления, которой препятствует огромность России и разнородность ее населения, существует еще одна форма - конституционная монархия.

- Она годится для государств, окончательно установившихся, - спокойно возразил Николай. - Россия еще не вышла из периода борьбы за существование. Элементы, из которых состоит Россия, до сих пор друг с другом не согласованы. Их сближает и спасает только самодержавие. Неужели ты думаешь, что, будучи ограничен конституцией, я мог бы сокрушить гидру революции, которую вы, сыны России, вскормили на гибель ей?

- Ваше величество! Но подле вас таится другая гидра... чудовище, не менее страшное и губительное для Отечества...

Николай недоуменно поднял брови:

- Выражайся яснее...

...С первым боем часов, возвещавших о наступлении полудня, в дверь кабинета вплыли лицо и полтуловища дежурного генерала.

- Осмелюсь напомнить, ваше величество: вызванные вами министры все собрались... полчаса назад...

Не получив ответа, генерал отступил в приемную и развел руками. Низкорослый горбун в расшитом серебряной нитью мундире, министр иностранных дел России Карл Роберт Нессельроде, семенил ножками по ковру между коротающими время сановниками и, закинув голову к правому плечу, словно вопрошал их: "Каково? Как вам это нравится?"

- Наш юный пиит уже заказал обед с шампанским по случаю своего возвращения, - с почти неуловимой иронией произнес президент Академии наук Уваров, доставая из кармана сюртука, застегнутого по-военному на все пуговицы, часы и сверяя их.

- Вряд ли этот безбожник оправдает милости, оказанные ему Государем, - прокартавил Нессельроде, остановившись подле новоиспеченного шефа Третьего отделения собственной его величества канцелярии графа Бенкендорфа.

- Да, он неисправим, - с напускным сожалением вздохнул в ответ Александр Христофорович. - Сегодня мне подали его новые пиесы, немыслимо дерзкие... Я назначил расследование...

- Россия стонет в тисках этой гидры! - Щеки Пушкина пылали; забыв об этикете, он ходил перед Николаем, жестикулируя руками. - Ничто не основано у них на действительных интересах России, а опирается лишь на соображения личного тщеславия, корысти, театрального эффекта. Справедливость в руках самоуправцев. Никто не уверен ни в своем достатке, ни в свободе, ни в жизни! Что ж удивительного, что нашлись люди, возмущенные зрелищем униженного и страдающего Отечества!

- Ты одобряешь мятеж?

- Нет, Государь, поэтому-то, наверное, и спасло меня Провидение от участия в возмущении.

- Хочу верить, что так, и верю, - серьезно сказал Николай. - Мне, Пушкин, нужно твое содействие. А для глубоких реформ, о которых ты говорил, нужно еще и время. С чего бы начал ты?

- С воспитания, - отвечал Пушкин. - Влияние чужеземного идеологизма пагубно для нашего Отечества. Воспитание или, лучше сказать, отсутствие воспитания - корень всякого зла. Надлежит защитить новое, возрастающее поколение. Ведь оно входит в свет без всяких основательных познаний, без положительных правил: всякая мысль для него нова. Оно становится жалким повторителем первого, кто захочет сделать из него свое орудие.

- Вот ты и займись этим предметом, - прервал Государь, - и представь мне свои соображения запиской. Кстати, что ты теперь пишешь?

- Почти ничего, ваше величество: цензура строга.

- Ну так я сам буду твоим цензором. Присылай мне все, что напишешь.

Николай протянул Пушкину руку и вместе с ним вышел в приемную. Проводив взглядом покидавшего приемную поэта, Государь внятно, во всеуслышание произнес:

- Здесь только что был умнейший человек России...

Подобострастно заулыбалась светская чернь.

Благовестили кремлевские колокола, и казалось, им вторили все сорок сороков церквей белокаменной Москвы...

Сколько лет грезил Пушкин об этой встрече с Нащокиным у уютного камина, в его московском доме, где он чувствовал себя свободно и легко. И еще одна радость ждала его в этих стенах - как снег на голову свалившийся в Москву Языков. Пушкин, рассказывая о своей встрече с новым помазанником Божиим, в возбуждении перемещался по комнате, и неправильные черты его лица, озаренного отсветом камина, были прекрасны.

- Простительно выходцу не любить ни русских, ни России, ни истории ее, ни славы ее. Но не похвально ему за русскую ласку марать грязью священные страницы наших летописей, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь современниками, издеваться над гробами праотцев. Все это я высказал Государю, и кажется, он согласился со мной.

- Дай-то Бог, - отозвался мягкий баритон Языкова, - может, хоть он отметет от престола этих картавых шептунов и шпионов, пока они не погубили Россию. Они не позволяют русскому жить своим умом, внушают ему: ты недоносок и ленивый дурак... За уши тянут в Европу. Словно карлики, они брезгливо пинают спящего великана. Пинают, а втайне страшатся: вдруг великан проснется да вздумает обидеться, что его пинают.

Языков помолчал, глядя в камин, потом продолжал:

- Задумал я вещь небольшую, в форме послания... "К ненашим". Несколько строф набросал.

- "К ненашим"? Браво, душа моя! - воскликнул Пушкин и обнял Языкова. Знаешь, Войныч, - Пушкин присел к Нащокину на подлокотник кресла, - уж если кому завидовать, так вот кому! Он всех нас, стариков, за пояс заткнет. - Пушкин улыбнулся, кивнул Языкову. - Я надеюсь на вас, как на скалу.

- Ты желал отметить встречу: вот и вино! - воскликнул Нащокин, завидя посыльного из трактира с подносом, уставленным батареей золотоголовых бутылок.

- Кто платит за шампанское, ты или я? - поинтересовался Пушкин. - Жаль, если я.

- Давно ль ты стал скопидомом? - подмигнул Нащокин. - Аль жениться надумал?

- Только после тебя. Гадалка предсказала мне два изгнания, счастливую семейную жизнь и смерть от белого человека. До сих пор все сбывается, например два изгнания. Теперь должно начаться счастье. - Пушкин вдохнул, поднял бокал. - Литературу состряпали мы, смертные, но дружбу сотворил Бог.

В звонко содвинутых бокалах искрилось, играло яркое полыхание камина...

Имбирно-красен был в эту осеннюю пору Царскосельский парк. Увядание природы было пышно, по-царски величаво: листья золотым дождем покрывали землю. В разлитой тишине вокруг слышался шелест ветра в листьях да крики ворон.

Наташа с наслаждением ела морошку с ладони мужа. Счастливая, с перепачканным соком ртом, она улыбалась, щурилась от ласкового осеннего солнышка. Весело жуя морошку, она потянулась устами к губам Пушкина, поцеловала его. Зачерпнула из корзинки пригоршню желтых ягод, протянула свою ладонь мужу. Он слизнул с Наташиной ладони ягоды, поцеловал ее руку и положил себе на сердце.

- Ой, как стучит! - испуганно прошептала Наташа.

- То так, то пятак, то денежка... - Пушкин потянулся к устам жены, но она внезапно уклонилась, вскочила и, словно приглашая догонять ее, побежала.

Юная и резвая Наташа пряталась за деревьями, и настичь ее было непросто. Увлеченные игрой молодожены не заметили, как едва не натолкнулись на прогуливающихся рука об руку по тенистой аллее графа Нессельроде с нидерландским посланником, сорокалетним рыжим бароном Луи Геккерном. Сановная чета оторопела, словно застигнутая врасплох, а Пушкин, извинившись и приняв степенный вид, повлек жену на другую тропинку...

Библиотека » Николай Бурляев, Владимир Орлов. "Пушкин". Киносценарий