Пушкин. Киносценарий. Глава 7

Подъезжая к Дантесу и д'Аршиаку, ожидающим их подле своих саней, Данзас вопросительно посмотрел на Пушкина, но тот, не открывая глаз, махнул рукой: вперед... Когда их сани, замедлив бег, выровнялись с французами, Пушкин в упор посмотрел на Дантеса. И молодой самоуверенный кавалергард поспешил отвести глаза, спрятать от противника свои тайные мысли. Ветер закружил поземку, хлестанул Дантеса по лицу, залепил глаза. Проклиная русскую зиму и своего новоиспеченного "приемного папеньку", он зажмурился, а когда вновь открыл глаза, увидел остановившуюся в укрытии за поворотом знакомую карету нидерландского посла: "Ох уж этот "папенька", никуда от него не укроешься".

Рыжая каналья... В свои сорок пять лет он здоров и крепок, должен был сам стреляться с Пушкиным. Так нет - эта трусливая баба подставляет его, Жоржа, своего "обожаемого приемного сына"... Что ж, пора платить за подаренный ему Луи Беверваардом Геккерном баронский титул...

- Мастер Брюммель славно потрудился. - Пухлые, женоподобные ручки нидерландского посланника вертят пистолет, трогают пальцами мушку. Зажмурив один глаз, барон Луи Беверваард прицелился в сторону стоящего у стены чучела с красной тряпицей на груди. - Если бить в левое колено - угодишь в сердце, - сообщил барон утопавшему в кресле миниатюрному графу Нессельроде.

Тот довольно моргнул в ответ. Ощупывая коротенькими пальцами массивные ордена на своей тщедушной груди, граф оглядел присутствовавших в зале нидерландского посольства: высокомерно восседавшего на почетном месте принца Прусского, притулившегося на скамеечке для собачки молодого кавалергарда, фаворита императрицы князя Александра Трубецкого и стоящего посреди зала словно в столбняке Жоржа-Шарля Дантеса.

- Увидев, что ты целишься в ноги, противник решит, что ты не хочешь его смерти, и не выстрелит первым. Ты успеешь опередить его. - Улыбаясь, рыжий барон протянул Жоржу пистолет.

Ощущая на себе взгляды присутствующих, тот эффектно, с разворота, не останавливая движения руки, почти не прицеливаясь, всадил пулю в чучело, разорвав красную тряпицу в клочья.

- Браво, сын мой! - Не скрывая восторга, барон хлопнул в ладоши, гордо сказал собравшимся: - Это поистине лучший стрелок Европы - Любовно погладив Жоржа по его белой шевелюре, барон продолжал: - Постарайтесь с месье д'Аршиаком уговорить секунданта Пушкина скрыть его участие в поединке. Желательно, чтобы на его месте оказался "Бархат"... Прошу прощения, князь Трубецкой, - поправился барон Геккерн, видя смущение фаворита императрицы...

- Александр Сергеевич! - Данзас, увязая в снегу, приближался к Пушкину. - Мы с д'Аршиаком нашли подходящую площадку. Там, за елочками. Будет ли вам удобно...

- Мне совершенно безразлично, - ответил Пушкин, глядя куда-то мимо стоящих поодаль противников. - Главное, постарайтесь сделать все это как можно скорее.

Данзас хотел было что-то сказать еще, но Пушкин отвернулся и отошел прочь...

Д'Аршиак и Данзас отмеряют шагами расстояние между барьерами. Вновь сойдясь, секунданты начинают заряжать пистолеты: молоточками вбивают в стволы круглые пули, при этом что-то горячо доказывают друг другу. До слуха Пушкина долетают лишь обрывки их французской речи.

Д'Аршиак:

- Но ведь это господин Пушкин нанес оскорбление месье Геккерну, и мсье Геккерн имеет право стрелять из своих пистолетов...

Данзас:

- Однако после того, что я услышал сегодня при нашем разговоре, я почитаю оскорбленной стороной господина Пушкина, и пистолеты должны быть разыграны...

Д 'Аршиак:

- Извините, господин полковник, но мне непонятна, даже сомнительна ваша настойчивость. Согласно нашему французскому дуэльному кодексу месье Геккерн имеет несомненное право пользоваться своим оружием, предложив второй из пары пистолетов господину Пушкину. Тот волен отказаться и стрелять из своего...

Видя, что Пушкин, теряя терпение, направился к своему барьеру, Данзас поспешил к нему.

- Ну что, кончили?

- Противники требуют стреляться их пистолетами. Это противоречит...

- Да не все ли равно? - Пушкин махнул рукой. - Пора завершать, а то простудишься...

- Дурно, брат Войныч, делить себя только между женой и Английским клубом... Тройка! - Пушкин с радостью открыл свою карту. - Эх, еще бы семерку да туза! Видите, Владимир Иванович, - обратился он к Далю, - Войныч опять нахмурился, видать, нездоров. Вы бы его полечили, право. Знаешь, Войныч, - он положил руку на плечо Нащокина, - если умрешь скоро, так я подыскал тебе в Михайловском могилку сухую, песчаную, чтобы тебе и мертвому было хорошо, а когда я умру - меня положат рядом с тобой. Только прежде я такой роман напишу, на который и чужие залюбуются. Я еще много сделаю.

- А мы, Александр Сергеевич, частенько поминали вас в польском походе, - сказал Даль, собирая карты, - и ваши стихи. Вы открыли нам глаза на нашу миссию, отмели клевету на нашу армию, на Россию...

Но вы, мучители палат,
Легкоязычные витии,
Вы, черни бедственный набат,
Клеветники, враги России!
Что взяли вы?.. Еще ли росс
Больной, расслабленный колосс?
Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется ль Литва?
Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?..

Даль умолк, но подхватил Нащокин:

О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?..

- Никогда не предполагал в своем друге талант декламатора. - Пушкин отложил карты, поднялся. - Пора в дорогу. Жаль уезжать из Москвы, да в Петербург надо... Хочу Булгарина отлупить, а дубины в восемьсот верст длины в России нет, кроме графа Панина. - Он озорно подмигнул Нащокину. - Все будет хорошо, Войныч. Мы будем старые хрычи, жены наши будут старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята; мальчики начнут повесничать, а девчонки - сентиментальничать, а нам то и любо.

Нащокин протянул Пушкину коробочку, тот раскрыл ее и увидел тоненькое кольцо с бирюзой.

- Это тебе талисман от нас с Верой... - Нащокин был смущен. - От насильственной смерти... Носи, не снимай.

Пушкин надел кольцо на палец, задумчиво произнес:

- Я смерти не боюсь, Войныч, ибо знаю великую тайну... Однако за подарок спасибо...

Дорожки, протоптанные секундантами, образовали четкий крест, по концам которого замерли четверо участников поединка. Данзас подал сигнал сходиться. Пушкин посмотрел на свою руку: экая жалость, именно сегодня он оставил кольцо дома... Перекрестившись, он решительно двинулся вперед, первым достиг своего барьера, встал вполоборота к противнику, поднял руку с пистолетом вверх. Он ожидал, когда Дантес приблизится к барьеру.

Фигура белоголового кавалергарда приближалась, наплывала медленно, лениво, словно во сне. На устах француза играла странная улыбка, пистолет в его вытянутой руке казался направленным долу.

Непогода к вечеру угомонилась совсем. Солнце, достигнув горизонта, посылало прощальные лучи. Ветерок вздымал искрящуюся в закатных лучах поземку. Заиндевелые ветви деревьев были недвижны. Величественный покой, разлитый в природе, словно говорил: "Нет... Не здесь... Не сегодня..." В душе поднималось светлое чувство радости бытия, восторга от сопричастности великой гармонии, царящей вокруг. Пушкину казалось, что улыбка на устах идущего ему навстречу человека свидетельствует о том, что и он испытывает те же чувства. Он не поднимает своего пистолета выше уровня ног...

Раздался внезапно выстрел. Пушкин ничком повалился в снег.

Подбежавшие секунданты увидели, что подле поверженного Пушкина расплывается пятно алой, горячей, прожигающей белизну снега крови.

Он поднял голову, открыл глаза, залепленные снегом, попытался улыбнуться:

- Я думаю, что у меня раздроблено бедро.

Видя, что противник жив, Дантес в оцепенении начал приближаться к Пушкину... Но, сделав несколько шагов, он остановился, словно натолкнувшись на невидимую преграду. Собрав все свои силы, в упор глядя на Дантеса, Пушкин внятно произнес по-французски:

- Вы здесь не для того, чтобы помогать мне, но чтобы убить меня... Станьте на место! У меня еще достаточно сил, чтобы сделать мой выстрел...

Библиотека » Николай Бурляев, Владимир Орлов. "Пушкин". Киносценарий