Пушкин. Киносценарий. Глава 14

...Отец Петр, настоятель Конюшенной церкви, в полном облачении вышел из кабинета Пушкина. Глаза его были полны слез. Видя, что внимание присутствующих в комнате обращено на него, сказал:

- Исполнил долг христианский с благочестием...

- Раскаялся ли он в своем атеизме, батюшка? - раздался чей-то вопрос.

Священник поднял удивленный взор, оглядел собравшихся и, не найдя вопрошавшего, ответил:

- Для себя самого желал бы я такой кончины...

Возвратившийся доктор Арендт стремительно вошел в комнату. Проходя мимо священника, поклонился и проследовал в кабинет.

Стоя над постелью Пушкина, Арендт мерил его пульс. Закончив, сказал, извлекая из кармана записку:

- Вот собственноручно написанное Государем...

- Читайте, - попросил Александр Сергеевич.

Арендт надел очки, развернул записку:

- "Если провидение решило, что мы не сможем больше увидеться, то заявляю вам, что я вас прощаю, и, если вы имеете желание показать мне вашу привязанность, вы последуете, умирая, заветам религии и доброго христианина, а я позабочусь о вашей жене и детях".

- А письмо?.. - Он протянул к Арендту руку. - Он вернул?

- О письме не было сказано ничего, - ответил Арендт.

Пушкин конвульсивно сжал руки, гримаса боли отразилась на его лице.

- Где письмо? - простонал он сквозь стиснутые зубы. - Отдайте мне письмо, я хочу умереть с ним! Письмо! Боже мой, Боже мой! Что это?! - Пушкин скорчился от непереносимой боли.

- Не волнуйтесь, Александр Сергеевич, прошу вас, - успокаивал его Арендт. - Я непременно испрошу у Государя письмо.

Боль начала отпускать. Пушкин выпрямился, тяжело вздохнул:

- Иван Тимофеевич, - обратился он к Спасскому, сидящему в кресле у стола, - откройте верхний ящик.

Спасский исполнил просьбу, выдвинул ящик.

- Видите сверху бумагу? - продолжал Пушкин. - Возьмите и сожгите ее. Сейчас, при мне...

Домашний врач покорно поднес бумагу к пламени свечи. Наблюдая, как огонь пожирает испещренное плотными рядами букв письмо.

Александр Сергеевич произнес:

- Мое последнее послание Государю... Теперь оно не нужно.

Сдувая со стола остатки пепла, Спасский спросил:

- Не угодно ли сделать еще какие-либо распоряжения?

- Все... Все жене и детям... Принесите лед... Внутри горит... Слуга Никита побежал исполнять поручение, едва не столкнувшись в дверях с входящим в кабинет Жуковским.

По лицам людей, собравшихся в прихожей, пробегал страх ожидания, они шепотом спрашивали Никиту:

- Ну что? Как он?

- Плохо... плохо, - на ходу отвечал Никита.

В сенях он принялся судорожно колоть лед, делая это так поспешно, словно именно от его действий сейчас зависела висевшая на волоске жизнь его хозяина. Никто не видел, как плачет над глыбой льда старый верный Никита...

А когда он с чашей, полной льда, возвращался в кабинет, оттуда уже стремительно выходил Жуковский...

К Государю его пропустили немедленно, сказав, что его величество ожидает.

- Извини, что я потревожил тебя в столь поздний час, - сказал император вошедшему Жуковскому.

- Государь, я сам спешил к вашему величеству в то время, когда встретился с посланным за мною.

- Ты от Пушкина? Как он?

- Он умирает. Только что он сказал мне: "Передай его величеству, что мне жаль умереть, был бы весь его".

Николай Павлович выслушал эту новость, посмотрел на Бенкендорфа и сказал:

- Он тревожится об участи Данзаса...

- Да, ваше величество, Пушкин просит за Данзаса, говорит: "Он невинен, я схватил его на улице..." Просит оставить его на свободе до совершения похорон...

- Я не могу переменить законного порядка, - прервал император. - Но сделаю все возможное.

- Он очень тревожится о каком-то письме, переданном вашему величеству.

- Письмо на расследовании, у Александра Христофоровича. Пусть не тревожится. Ведь я обещал ему разобраться в его деле и наказать виновных - Государь решил переменить тему, улыбнулся. - Скажи ему, что я поздравляю его с исполнением христианского долга. О жене и детях он беспокоиться не должен: они мои. - Лицо Государя стало серьезным, он подошел к главной теме, ради которой так спешно, ночью пригласил к себе Жуковского. - Тебе же поручаю, когда он умрет, запечатать его бумаги. Ты после их сам рассмотришь. Предоставляю тебе самому сжечь все, что найдешь предосудительного. - Император дал понять, что он более не задерживает гостя.

Жуковский поклонился и вышел. Когда дверь за ним закрылась, Николай Павлович сказал:

- Как же это вы, Александр Христофорович, недоглядели?..

- О дуэли я узнал слишком поздно, - невозмутимо произнес граф Бенкендорф, - но тем не менее послал жандармов предупредить ее.

- Только почему-то они поскакали в другую сторону. - Николай Павлович многозначительно и пристально посмотрел на шефа жандармов. - Вы нашли автора письма, которое Пушкин просит ему вернуть?

- Поиски внезапно осложнились. - Бенкендорф замялся, подыскивая слова. - Одним из лиц, прикосновенных к этой истории, оказался...

- Кто? - насторожился Государь.

- Родственник вашей супруги. Впрочем, его роль в этой истории известна немногим, и если вы прикажете...

Каким-то судорожным движением Пушкин поднял вверх руки, бессильно простонал:

- Вот как я утешен! Скажи Государю... - Он не договорил, безнадежно махнул рукой. Обратился к Далю, сидевшему подле него: - Даль, скажи мне правду, скоро ли я умру?

- Мы за тебя надеемся, Пушкин. Право, надеемся.

Александр Сергеевич крепко пожал его руку:

- Спасибо... Только мне здесь не житье... Я умру, да, видно, уж так и надо!.. Который час?

- Полночь, - сказал Данзас.

- Долго ли мне так мучиться! - горько усмехнулся Пушкин. - Пожалуйста, поскорее! - Он взял крупинку льда из стакана на полке, потер им виски, приговаривая: - Вот и хорошо... и прекрасно... Кто у жены моей? Подите скажите ей, что все слава богу, легко, а то ей там, пожалуй, наговорят... Ах, какая тоска... - Пушкин заложил руки за голову. - Сердце изнывает...

Закрыв глаза, он погрузился в забытье, очутился в комнате с темными стенами, на которых висели скрещенные шпаги. Обходя массивный круглый стол с сидящими за ним фигурами, он старался разглядеть хоровод проплывающих перед ним лиц: князь Суццо... Павел Пущин... барон Луи Геккерн... Жорж Дантес... граф Нессельроде... Бенкендорф... дежурный генерал Клейнмихель... Их лица проплывали словно маски, и хоровод этот казался дьявольским наваждением...

Но вот стены черной комнаты исчезли, и пышное увядание осени в Царскосельском парке возникло как спасительное видение... Ягоды морошки в руках юной прекрасной Наташи... Пушкин ест с ладони жены, целует ее перепачканные соком губы...

Вот он идет, и вокруг та же величавая осень, только идет он не по парку, а по погосту Святогорского монастыря. Вечернюю тишину кладбищенского покоя нарушают лишь звуки дальнего колокола да нежный женский голос, поющий знакомую песню. Вот родные могилы - дед, бабка, мать... Как просторно душе среди этих вековых, покрытых желтым мхом камней, подле этих неукрашенных могил.

Пред ним проплывает его любимая Михайловская усадьба. Неужели он снова возвращается в этот дом?

Он плывет по водам голубой Сороти... видит огни на берегу... хороводы... Песня звучит все громче и отчетливей...

Пушкин открыл глаза, оглядел стены своего кабинета, словно не узнавая их, не узнавая людей, стоящих вокруг его постели.

- Что-то я не мог тебя узнать, - усмехнувшись, говорит он Далю. - Дай мне зеркало. - Поглядев на свое отражение и словно получив подтверждение своим чувствам, Александр Сергеевич махнул рукой. - Смерть идет. Чувствую, как слабею. - И он снова закрыл глаза, погружаясь в полузабытье.

Часы в кабинете ударили два раза. Пушкин раскрыл глаза, внятно произнес:

- Принесите моченой морошки... Позовите жену, пусть она меня покормит...

Опустившись у изголовья постели на колени, Наталья Николаевна поднесла к губам мужа ложечку ягод. Жуя ягоды, Пушкин неотрывно смотрел в глаза жены, словно спрашивал: "Ты помнишь?.."

- Помню... Я все помню, - шептала Наталья Николаевна. - Ты будешь жить. - Она собирала ложечкой сок, текущий по его губам, потом приникла лицом к челу мужа.

Пушкин погладил ее по голове, шепнул:

- Ну, ну, ничего, слава богу, все хорошо.

Покидая комнату, она, радостная, говорила окружающим:

- Вот увидите, что он будет жить!

Пристально вглядываясь в лицо Пушкина, Даль шепнул:

- Отходит.

Данзас и Жуковский, стоявшие ближе остальных к постели умирающего, услышали это.

Вдруг, словно выплыв из дремотного забвения, Пушкин протянул Далю руку, попросил:

- Ну, подымай же меня... пойдем... да выше, выше... Ну, пойдем же, пожалуйста... да вместе!..

Он быстро раскрыл глаза. Лицо его совершенно прояснилось, он спокойно, с улыбкой произнес:

- Кончена жизнь!

- Что кончено? - не расслышав, тихо спросил Даль.

- Жизнь кончена, - отвечал он внятно и положительно. - Тяжело дышать... Давит...

Отрывистое, частое дыхание переходило в более медленное, тихое, протяжное... Вот еще один слабый, едва заметный вздох, и спокойствие разлилось по всему телу. И наступило то, последнее мгновение...

Долгожданный Великий Покой, несказанный Свет, некогда явившийся ему на берегу Сороти подле догорающего во прах остова деревянной постройки, из которой огненный столп возносился к небесам...

Сейчас снова появится прекрасный шестикрылый серафим, чтобы повлечь свободный дух к Божьему престолу... Как легко подниматься с одра, не чувствуя смертельной боли, парить над книжными полками кабинета... видеть на своем лице печать того беспредельного восторга, который вливается в душу, познающую тайну гармонии, восходящую к Богу... Видеть фигуры близких, склонившихся над телом...

- Аминь! - Даль останавливает маятник часов.

Стрелки показывали 2 часа 45 минут...

Крестятся собравшиеся в прихожей и в зале. Почему здесь так много жандармов? Они тоже крестятся...

Крестятся люди, стоящие в толпе на набережной Мойки...

Падают на окнах темные гардины...

Наталья Николаевна, стоя на коленях, склоняется лбом то к его губам, то к его груди, кричит:

- Я причиною твоей смерти! Но Богом свидетельствую: я чиста душою и сердцем! Прости меня! Бедный Пушкин! Это жестоко! Нет-нет! Это не может быть правдой! - Она трясет его тело, словно требуя ответа.

...Словно маски, проплывают лица, сидящие за большим круглым столом в таинственной комнате нидерландского посольства: граф Нессельроде, князь Суццо, принц Прусский, человек в черном...

- Жоржу не в чем себя упрекнуть, - говорит барон Луи Беверваард Геккерн, - его противником был безумец, решившийся на самоубийство и избравший руку Жоржа орудием для своего переселения в иной мир.

- Дорогой Жорж, - обращается к Дантесу вошедший в зал Трубецкой, - приходили от господина Пушкина, сказали, что, умирая, великий поэт простил тебя...

- Великий? - Дантес снисходительно усмехнулся. - Таких версификаторов, каким был Пушкин, в Париже - десятки... Впрочем, я тоже ему прощаю.

... Идя по дворцовой анфиладе, Государь на ходу отдавал Жуковскому распоряжения:

- Долги Пушкина заплатить. Заложенное имение отца очистить от долга. Вдове пенсион и дочерям - по замужество. Сыновей - в пажи и по 1500 рублей на воспитание каждого по вступлении на службу. Сочинения издать на казенный счет в пользу вдовы и детей. Выдать единовременно десять тысяч...

...В длинный, узкий деревянный ящик опускают очередную рукопись.

- Это тоже новое, - говорит Жуковский, - нужно непременно издать.

Дубельт не отвечает; он берет в руки последний дневник Пушкина, в красном сафьяновом переплете, и, заинтересовавшись содержанием дневника, откладывает его в отдельный баул, стоящий подле него.

- Запечатывай! - приказывает он жандарму.

Крышка ящика с грохотом затворилась. Жандарм покапал на дерево черного сургуча, и Дубельт приложил свою печать.

Такая же печать вмяла черный сургуч на закрытых дверях кабинета Пушкина.

...Жандармский капитан приказал трогаться и поскакал вперед. За ним двинулись простые деревянные сани, на которых в сене, обернутый рогожами, подрагивал засмоленный гроб. Верный дядька Никита не давал сильно трясти тело хозяина, придерживал гроб обеими руками. Следом за ними тянулся экипаж с единственным сопровождающим. Предписание псковскому гражданскому губернатору гласило:

"Милостивый государь Алексей Никитич! Тело Пушкина везут в Псковскую губернию для предания земле в имении его отца. Имею честь сообщить Вашему превосходительству волю Государя императора, чтобы вы воспретили всякое особое изъявление, всякую встречу, одним словом, всякую церемонию, кроме того, что обыкновенно по нашему церковному обряду исполняется при погребении тела дворянина..."

Жуковский, Даль, слуги долго смотрели вослед скромному траурному обозу, удалявшемуся в снежную ночную мглу.

Поскрипывая и мотаясь в ледяных колеях, похоронные дроги волокли гроб через ночной Петербург. По набережным и мостам, по улицам и площадям, помнящим легкую поступь гения, пролегал его последний, прощальный путь. Мимо спящих зданий и дворцов, чугунных оград и памятников, воспетых его дивной лирой. Редкие тусклые фонари, впалые, черные глазницы окон... Город казался безразличным и холодным, безжизненным, словно привидение, окутанное невиданным снегопадом, обрушившимся в эту ночь на Петербург.

* * *

...Как странно, сиротливо выглядит в царящем вокруг оцепенении и беспамятстве слабый свет, льющийся из окна одного из петербургских домов. Там не спят...

Там юный корнет лейб-гвардии гусарского полка Михаил Юрьевич Лермонтов, с воспаленными от бессонных ночей глазами, о чем-то страстно говорит собравшимся в комнате людям...

Библиотека » Николай Бурляев, Владимир Орлов. "Пушкин". Киносценарий