Последнее миропомазание Михаила Пташука

Когда человек уходит из жизни, он уносит с собой из памяти покинутых им людей все несущественные проявления своего смертного характера, оставляя им ощущение своей, Богом данной, сути.

Отблеск сути Михаила Пташука запечатлелся во мне на последнем миропомазании в Косове, в Дечанском монастыре, за месяц до своего трагического расставания с жизнью.

Долгие годы я воспринимал Михаила приятельски-поверхностно. Да и могло ли быть иначе...

Мы знали друг друга с 1966 года, со времени параллельного обучения в театральном училище имени Щукина. Он учился на режиссерском, я - на актерском. Сталкивались в коридорах, в буфете, на публичных экзаменах по профессиональным дисциплинам. Будучи всегда малообщительным человеком, я запомнил студента Михаила Пташука. Его невозможно было не заметить: его и тогда было много - большого, шумного, веселого.

Прошли годы, и мы с ним неожиданно столкнулись на одном из Всесоюзных кинофестивалей, где фильм белорусского режиссера Михаила Пташука "Знак беды" был отмечен высокой премией.

Не скрою, что тогда, порадовавшись за однокашника и приятно удивившись тому, что театрально-направленный "щукинец" блеснул в кино, я не придал этому случаю большого значения, тем более, что и фильма его я не видел. А признание кого бы то ни было кинорежиссером для меня, воспитанника Андрея Тарковского, дело не простое.

Промелькнуло еще несколько лет. Имя Михаила Пташука все чаще мелькало в репертуарной панораме белорусского кино, что свидетельствовало о том, что его начинают признавать одним из ведущих белорусских режиссеров. Фундаментальными наши отношения стали становиться с 1990 года, когда я был приглашен на "Беларусьфильм" для постановки фильма "Все впереди".

С теплотой вспоминаю легендарную, по-домашнему родную студийную баню, в которой сходилось дружески противоречивое ядро "Беларусьфильма": Виктор Туров, Михаил Пташук, Владимир Гостюхин, Юрий Марухин, Александр Ефремов... Здесь все творческие противоречия выяснялись по-мужски - крутым паром, дружеским веником и братской трапезой. Помню, насколько трогательно- внимательным и сердечным был ко мне, студийному новобранцу, Михаил. Как сторожил он дружески, заботливо ориентировал меня, новичка в пространстве студии. Я видел, как искренне он желает удачи моему белорусскому дебюту.

А спустя два года родился Всеславянский кинофорум "Золотой Витязь", и я пригласил Михаила с его "Кооперативом политбюро" на фестиваль, проходивший в Тирасполе. Он с радостью принял приглашение, приехал в Приднестровье и получил наш главный приз. С тех пор наши отношения стали крепнуть год от года. Мы понимали, что нам - по пути. Михаил говорил мне, что сердце его навсегда с "Золотым Витязем", что для него нет на свете фестиваля достойнее, духовнее и светлее, чем "Витязь".

Спустя год до меня докатились слухи о том, что Михаила в Минске закрутили вихри "демократических" антимосковских потоков. Я отказывался верить в это. В моем сознании не укладывалось, что Михаил Пташук, столь кровно связанный с Москвой и Россией, может встать на подобный путь.

Я пригласил Михаила на фестиваль в Югославию. Но ни там, никогда и нигде мы не говорили об этих слухах. Не было необходимости. Михаил был прежним Михаилом - на дух не принимавший распад Союза и тусовки киношников-псевдодемократов, которые он неизбежно посещал.

Так случилось и в 2000 году. Я пригласил Михаила с "Августом 44-го..." на фестиваль в Москву, но дорогу мне в который раз перешел Марк Рудинштейн, переманивший Михаила на "Кинотавр" в Сочи.

Я созвонился с Михаилом, пожелал ему удачи, сказал, что приглашу его фильм на "Золотой Витязь" в будущем году, а пока предложил ему сразу же после Сочи лететь со мной в Югославию на Эхо "Золотого Витязя". Он не раздумывая согласился и сразу же после закрытия сочинского фестиваля примчался в Москву, стрелою перебросился из Домодедово в Шереметьево, чудом не опоздав на рейс в Белград. Мы обнялись как ни в чем не бывало, я познакомил его с моим старшим сыном Иваном... Михаил ощущал комплекс вины, ругал сочинскую тусовку и сожалел, что пропустил наш, родной для него, фестиваль.

И снова мы провели вместе светлые дни в Югославии, в городке Пожиге. Среди дорогих нашему сердцу друзей-сербов - Йована Марковича и Иваны Жигон. Вспоминали, как Михаил и его гостеприимная жена Лиля в Минске забрали от меня "на часок" к себе в гости Йована Марковича и вернули его через два часа едва державшегося на ногах. Йован не мог без смеха вспоминать "гостеприимно-провокационный" метод хозяина: "Рюмка не должна быть полной, но и не должна быть пустой!.."

Михаил, похожий на большого, шумного ребенка много смеялся, шутил, пил пиво, сербскую ракию и красный черногорский "Вранац", вкушал аппетитную сербскую кухню на гриле и от души радовался каждому мгновению своего югославского бытия. Видно было, что ему здесь по душе.

Как обещал, на следующий год я поставил "В августе 44-го..." на конкурс "Золотого Витязя", но Михаил занятый съемками нового американского фильма, не смог вырваться из кабального рабочего графика и представить свой фильм в Тамбове.

Международное жюри присудило "Августу" "Гран-при". Роскошный, скачущий на коне Витязь, полученный продюсерами, не попал в Минск, в руки Михаила и тогда мы решили отлить еще один дубликат "Гран-при" и вручить его лично Михаилу на Витебском "Славянском базаре" в рамках дня "Золотого Витязя". По технологии мы не успели столь быстро изготовить новый приз, но чтобы не отменять торжественной церемонии вручения, одолжили аналогичный "Гран-при" у прошлогоднего призера "Золотого Витязя" Никиты Михалкова.

Я известил Михаила о сложившейся ситуации и, вручая ему в Витебске "Гран-при", шепнул: "На, подержи и верни Михалкову..." Михаил едва сдерживая смех, подморгнул и "сыграл на публику благодарное лицо".

Неоднократно на протяжении последних лет Михаил повторял и мне лично, и на встречах со сцены, и в интервью журналистам о том, что он считает "Золотой Витязь" самым главным кинофестивалем в мире, кинофорумом высоких духовных устремлений, собором единомышленников. Несколько раз он говорил мне: "Я навсегда с тобой".

В хлебосольном доме Пташуков я побывал всего один раз, в октябре 2001 года. С моим старшим сыном Иваном мы были гостями Минского фестиваля "Листопад", и Михаил настоял, чтобы мы непременно побывали у него, говорил, что у него есть одна важная идея и чтобы я непременно приезжал с Иваном, музыкальным даром которого он был давно очарован.

Мы провели за обильной трапезой добрых три часа. И мне стало понятно, откуда у Михаила такая плотность тела и такой неиссякаемый источник энергии. От его жены Лили. Большей хлебосольной опекунши-хозяйки я не видел в жизни: бесконечные перемены вкуснейших блюд чередовались на ее столе, и требовалось обязательно все отведать. Когда жена выходила на кухню, Михаил с гордостью расхваливал ее достоинства, говорил, что именно она в доме - духовное начало семьи, своим примером ведущая и его, грешного, к Храму.

Наконец Михаил объяснил, какая у него появилась "идея": он предложил Ивану написать музыку, стать композитором его нового фильма, к запуску которого он готовился на киностудии Горького. Он сказал, что скоро сценарий будет готов и он пришлет его Ивану. Не скрою, что и я, и Иван были польщены подобным предложением, исходящим от лучшего режиссера белорусского кинематографа.

В марте 2002 года я позвонил Михаилу и предложил поехать со мной в Белград и в Косово. Не раздумывая Михаил ответил: "С тобой хоть на край света".

Лично я давно рвался в Косово, чтобы увидеть все своими глазами, неоднократно просил нашего посла в Югославии устроить мне эту поездку, пользуясь тем, что мы учились с Послом в одной московской школе, но получал ответ, что это невозможно. И вот Ивана Жигон договорилась о проникновении в Косово сама. Она тоже обращалась в российское посольство, но ни дипломаты, ни военные не захотели брать ответственность за наши жизни. Тогда Ивана Жигон договорилась, что нас возьмут под охрану итальянские войска. Ивана просила, чтобы я оповестил Михаила и третьего нашего "добровольца" Дмитрия Андреевича Достоевского, правнука великого писателя, о всей опасности предстоящего путешествия, но по каким-то причинам я не сделал этого, сказав лишь Михаилу, что поездка эта будет необыкновенной и непростой.

Покидая Москву, где было достаточно тепло, и думая, что в Сербии, как обычно, будет еще жарче, я прихватил лишь кожаную куртку. Михаил, глядя на меня, лихо скинул в Шереметьеве пальто и оставил его моему помощнику, вместе со сценарием нового фильма для моего сына. После 15 градусов в Москве Белград нас встретил девятиградусным циклоном. Не жарко... Из аэропорта, где нас ожидала Ивана Жигон, мы сразу же помчались в Черногорию, поскольку ровно в 24.00 мы должны были достичь указанного места в горах, в нейтральной зоне между Черногорией и Косовом, где нас должен поджидать итальянский конвой с охраной. Уже в Черногории, в монастыре Святого Георгия, у игумена отца Петра мы благополучно соединились с настигшими нас на микроавтобусе нашим дорогим Йованом, матерью Иваны - Еленой Жигон, киноведом Божидаром Зечевичем, фотографом и сотрудницей Министерства по делам религии.

В монастыре температура была +1, с небес повалил снежок.

Отец Петр пригласил нас на скромную и быструю трапезу, и мы помчались дальше.

Настроение у Михаила было отменно-веселым. Он снова в любимой Сербии, встретил дорогих его сердцу людей, он непрестанно смеялся, шутил, подтрунивал над Д.А.Достоевским, говорил не умолкая. Казалось, он совершенно не осознавал, куда его занесла судьба.

Проехали последний сербский блок-пост, дальше нейтральная зона - и КОСОВО.

Любуясь снежной фантасмагорией, высвеченной светом фар, мы неслись по черногорскому серпантину в неизвестность. Вдоль дороги десятки, сотни дальнобойных трайлеров с контрабандными грузами, припарковавшихся на ночлег. Даже они не рисковали двигаться в Косово ночью. Наш водитель родом из Дечан, первого косовского городка, который мы должны посетить, сказал, что уже три года после вынужденного бегства из отчего дома не был на родине, что несколько дней тому назад албанцы убили последних двух сербов в Дечанах - мать и дочь. Теперь остались только 30 сербских монахов в Дечанском монастыре, которые живут под охраной 600 итальянских солдат и три года не покидают пределов своей обители. Узнали мы и закрытую от мира информацию о том, что за эти три года в Дечанах уже погиб 21 итальянский солдат.

Михаил затих, веселый тон проскальзывал все реже, эйфория старта югославского турне пресеклась, наступил процесс осознания реальности. За бортом машины - минус 10. Мы, раздетые и безоружные, можем уповать лишь на милость Божию и милость добрых людей. Хорошо если нас встретят добрые люди, а если нет?..

Мы все чаще поглядывали на бортовые часы: вот уже 23.55, успеем ли вовремя, опоздание чревато последствиями?..

В 00.03 мы достигли назначенного места - небольшой парковочной площадки в горах. Опоздали лишь на три минуты...

Итальянского конвоя нет... Не могли же они не подождать нас три минуты...

Погасили фары... Ждем... В машине тихо, за окном кромешная тьма да свист пурги... Ждем 10 минут... 30... Вот уже час прошел - итальянцев нет!.. 1 час 30 минут... показался свет приближающихся фар. Михаил обрадовался: "Итальянцы!"

Оказалось, что нет. Легковая машина с косовскими номерами медленно проплыла в пурге мимо наших двух машин и, поднявшись в гору метров на двести выше, развернулась в нашу сторону... постояла минуты три и, подъехав к нам, встала позади нашей машины. А у нашей машины и у нашего микроавтобуса белградские номера, что на любого албанца-косовара действует, как красная тряпка на быка. Постояв минутку, "албанец" снова поехал вверх на исходную позицию в ста метрах выше нас.

- Они нас пасут, - сказал Михаил.

- Что такое "пасут"? - испуганно спросила Ивана.

- Следят за нами, - "утешил" ее Михаил.

- Ой, мне страшно, - призналась Ивана. - Они видели наши белградские номера.

- Нужно двигаться обратно в Черногорию, - сказал я друзьям.

Переговорив с нашими соратниками в микроавтобусе, мы дружно сорвались с места и на полном газу понеслись обратно в Черногорию... Да не тут-то было. Промчались мимо машины "албанца"... еще 50 метров и... забуксовали - гололед! Мы отрезаны от дома.

Я предложил вернуться на "место встречи" и ждать, уповая на Господа. Так и сделали.

Спустя еще 10 минут дорога из Косова вновь озарилась светом фар, и из снежной феерии выкатились два бронетранспортера и джип. Словно тати из ночи, но для нас словно спасатели в камуфляже, из снеговерти возникли фигуры двух десятков итальянских солдат. И Михаил и мы обрадовались им несказанно, словно своим избавителям.

Интересный парадокс нашего времени: три года назад итальянские войска принимали участие в агрессии НАТО против Югославии, а теперь их готов обнять каждый из нас, даже ненавидящая врагов своей Родины Ивана Жигон...

После этого ночного испытания на границе Черногории и Косова, словно на границе жизни и смерти, - в нейтральной полосе пограничного безвременья, выбившего всех нас из привычного, поверхностного существования, смею утверждать, Михаил Пташук стал другим, стал собою. Дыхание реальной угрозы нашей жизни сдуло весь наносной слой столично-киношного сора. Порадовавшись избавителям, Михаил вновь замолчал. Было видно, что в нем совершается глубинная духовная работа. Он вслушивается в сокровенный голос своей души, вглядывается в истинное, неизбежное... в лики монахов, похожих на белых ангелов, совершающих божественную литургию, приготовление бренной плоти к таинству своего распятия во имя Христа.

Моя видеокамера постоянно следила за Михаилом. Внутренне я спрашивал себя: "Почему я все время снимаю Михаила, ведь он не кинозвезда?.." И продолжал вглядываться через глазок камеры в его глаза, в его душу. Вот Михаил подходит к святым иконам, к мощам, словно припадает к истине, к влекущему его горнему миру... Вот он подходит к игумену Феодосию на миропомазание, последнее в своей жизни. Остановись мгновенье. Сербский фотограф запечатлел миг проявления этой сути. Вглядитесь в это фото еще раз, и вы увидите подлинного Михаила Николаевича Пташука: здесь смирение, чистота, здесь обнажившаяся, сокровенная суть раба Божия Михаила.

После этой литургии Михаил подошел ко мне и тихо, без экзальтации, по-мужски сказал: "Я очень благодарен тебе за эту поездку".

Мы проехали сквозь все Косово с юга на север в армейском автобусе с плотно зашторенными окнами под охраной двух бэтээров и 23 итальянских солдат (такая рать оберегала всего девятерых славян). Мы вглядывались в пейзажи некогда цветущего Косова, ныне превращенного пришельцами в сплошную мусорную свалку... видели разрушенные сербские дома, храмы и погосты... Итальянцы сопровождали нас молча, в контакт не вступали, не позволяли раздвигать шторы, до тех пор пока Михаил не подчинил ситуацию своей режиссерской воле и словно могучий белорусский ледокол не взломал сковывавший нас лед отчуждения. Он объяснил итальянцам, кого они охраняют: "Это - великая сербская актриса Ивана Жигон. Это - русский актер Николай Бурляев, который снимался в "Андрее Рублеве" у Андрея Тарковского. Это - правнук великого русского писателя Достоевского..." Итальянцы округлили глаза, заинтересовались, зацокали языками. Михаил не давал им опомниться, продолжал свою миротворческую режиссуру - распечатал бутылку белорусской водки и пустил по рукам итальянцев.

А потом изумленные албанцы на обочинах наших дорог могли слышать из проезжающего мимо них кфоровского военного автобуса звуки итальянских, русских и сербских песен и крики: "Достоэвский! Живели!" После этого итальянцы спокойно смотрели, как мы, раздвинув шторы7 снимаем скорбные пейзажи оккупированного Косова.

Когда мы прощались с нашей охраной в Косовской Митровице, Михаил обнял и трижды поцеловал каждого из 23 молодых итальянских парней.

Наши дорогие хозяева-сербы решили устроить нам на обратном пути в Белград сутки беззаботного отдыха на горнолыжном курорте, но уже ничто не приводило в восторг некогда буйного Михаила. И мыслью и душой он оставался там, на распятом Косове.

Когда мы ехали в машине на отдых в горы, это было, в отличие от Черногорско-Косовского броска, не ночью, а днем, обнаружилось, что у Михаила боязнь высоты. Мы заметили, что он сидит, вцепившись обеими руками в спинку переднего сиденья и неестественно свернув голову вместе с шеей вправо, в сторону горы, чтобы не видеть разверзшейся слева пропасти. Нас всех забавлял его детский страх, казалось, невозможный для такого большого человека.

Когда машина забуксовала и встала, Михаил пулей вылетел из машины и не оборачиваясь пошел обратно, вниз по дороге. Благо и нам нужно было возвращаться вниз на другой подъем, мы нагнали Михаила и еле уговорили сесть в машину, уверив, что другая дорога будет не такая крутая. И потом, поднимаясь по другой дороге, все (уже чисто психотерапевтически) успокаивали его: "Мы не высоко... Это не опасно... Мы скоро приедем..."

Наше нелегальное, проделанное в полнейшей тайне паломничество в Косово завершилось благополучно. Мы вышли из подполья, добрались до Белграда, где дали большую пресс-конференцию с участием трех послов - России, Белоруссии и Украины, и информацию о нашей косовской эпопее распространили все СМИ Югославии. Михаила приняли в почетные профессора Киноакадемии.

Прощаясь, мы договорились с Михаилом, что через два месяца в мае он приедет ко мне на XI МКФ "Золотой Витязь" и возглавит жюри, что он со своими учениками в Минске смонтирует из моего видеоматериала фильм о Косове и мы покажем его в рамках Кинофорума...

Этому не суждено было сбыться - через несколько дней после возвращения Михаила не стало. Фильм о Косове, а точнее о Михаиле Пташуке на Косове, смонтировала на белградском телевидении Ивана Жигон, и мы показали его на Кинофоруме в день памяти нашего друга Михаила Николаевича Пташука...

...Вот его последняя литургия и последнее в жизни помазание...

...Вот его пламенные выступления на трапезе в Дечанском монастыре... в полуразрушенной школе Осаяны... в Приштинском университете на открытии киноклуба "Золотого Витязя" в Косовской Митровице

...Вот он задает вопрос итальянскому солдату показывая на обступившие нас горы:

- Албанцы нас сейчас видят?

- Видят.

- А выстрелить могут?

- Могут.

Михаил уцелел в Косове под прицелом снайперских винтовок, но не уберегся в Москве...

Жизнь Михаила Пташука оборвалась на вздохе, на взлете. Оборвалась в тот миг, когда, казалось, судьба так благоволила ему: он снимал один фильм за другим и загорался все новыми и новыми планами, он стал ведущим режиссером Белорусского кино, у него сложились крепкие, дружеские отношения с Президентом А.Г.Лукашенко, он признавался Москвою и миром, он еще многое бы смог... Но - человек предполагает, а располагает Господь, и этот закон неотменим.

Теперь нам осталось вспоминать этого веселого большого человека, смотреть его замечательные фильмы и молиться в храмах за упокой светлой души раба Божьего Михаила.

Библиотека » Н.Бурляев. "Я помолюсь за вас, чтоб вас Всевышний спас"